История

На самые злые морозы нередко приходится новая жизнь. С болью, с кровью и рыком богам, чтобы Рилла отметила новорождённого своим благословением, а Отец Гор, в очередной раз, убедился в мужестве женщин, которые детей рожают. Потом, когда мать Раннвейг — Альдвис —  разродилась, она хрипло и громко смеялась, прижимая маленькое тельце к себе и бережно, непривычными к таким осторожным движениям руками, помогала дочери — дочери! — найти грудь и принять первое молоко.
Альвдис сильная женщина и родила она сильного младенца. Крепкую и здоровую с первых мгновений дочь. Девочку нарекли Раннвейг и авгур принёс в жертву трёх козлов в тот же день, чтобы боги не отвернулись от новорождённой и не наслали детские хвори. Не имело никакого значения, что отец Раннвейг был из низинников, главное то, что он воин, а у воина крепкое семя и дух. Айдана любят боги, боги любят брата Альдвис и её саму. И Раннвейг покажет себя богам, когда придёт время, Альдвис никогда не сомневалась, что её дочь справится со всеми испытаниями. Потому она никогда не делала послаблений в воспитании.

Альдвис требовательная родительница. Сестра ярла и одна из первых охотников оплота она с четырёх лет приучала Ранн к труду. Раннвейг должна быть крепкой и умелой, ловкой, сильной и хозяйственной. Альдвис немного прожила рядом со своей дочерью, но успела вложить в неё то, что считала необходимым. В пять лет Ранн умела прясть шерсть, следить за козами и доить их, собирать скальный мох и редкие травы. К восьми — разделывать туши, отделять мясо, ловить острогой рыбу в горных реках, шить и готовить еду, пусть пока не без помощи других женщин Чертога. Альдвис готовила дочь к своей стезе: быть добытчицей и защитницей. В конечном итоге каждый аввар должен уметь защитить себя, свой дом, детей. Но нить Альдвис оборвалась слишком рано, прежде чем она смогла передать науку боя дочери, которую на протяжении восьми лет не отдавала на попечение никому, редко, только для присмотра, если она уходила с отрядом далеко от оплота.

Когда мать принесли в Чертог, её живот и грудь были порваны, как плохая ветошь. Кожа, плоть и кости — уже не различить. Таких страшных ран маленькая Раннвейг ещё не видела и меньше всего она ожидала что увидит это у близкого человека. И тогда Раннвейг плакала в последний раз. Она знала, что Альдвис не выживет, потому что люди не должны быть такими белыми и так слабо дышать. Не должны так мучиться. А в глазах молодой воительницы застыла именно мука. Пока она умирала, Раннвейг не отходила от матери и перед последним её вздохом зажала в непослушных пальцах матери её оружие, чтобы боги приняли Альдвис в своём Чертоге.

После гибели матери воспитанием  Раннвейг занялся авгур Токи. Старый шаман сделал это по просьбе ярла, до того уже принимавший на себя обязанности наставника для ярловых отпрысков. Жизнь Раннвейг немногим изменилась, за исключением того, что теперь она училась рунической грамоте, основам лекарского дела, чтобы в будущем могла различать целебные травы от ядовитых и шить раны. Токи рассказывал подопечной о богах, переплетая с легендами мораль и законы авваров, которые она передаст и своим детям. Он не любил визиты отца Раннвейг, низинника Айдана Кусланда, но враждебности не высказывал. В конце-концов Айдан был уважаем в оплоте, он принял культуру и богов авваров. Айдан в полной мере стал одним из них. Дело в другом: Токи видел чёрную метку над Айданом, проклятие Серого Стража. То, что медленно его отравляет. А Раннвейг смотрела на отца с гордостью и слушала его рассказы с не меньшим вниманием, чем речи авгура. Раннвейг хотела стать Стражем. А Токи не желал ей этой судьбы. Да — многие аввары бывали воинами Ордена. Да — они совершали великие поступки. Да — они все, как один, погибли с оружием в руках, в бою. Погибли молодыми, как подобает мужам. И нет ни одной причины, ни одного аргумента её отговорить от затеи пойти по стопам Кусланда, разве что он сам не допустит для дочери доли смерти растянутой на года и Зова из тёмных глубин. Токи верил, что Стражи, так или иначе, связаны клятвой с тёмными богами и слишком любил Раннвейг, чтобы допустить ей такую судьбу. Но, в самом деле, решают не старики, а далёкие вёльвы из пучин Запределья.
Будучи ещё малышкой Раннвейг видела приходивших в оплот людей. Люди требовали службы в обмен на жизнь, но жизни забрали у них. Так Раннвейг выучила, что за угрозу семье враг должен умереть сразу.

В двенадцать лет Раннвейг осознала что такое ответственность за свои поступки, когда по её вине погиб юный охотник из оплота. В ту пору она уговорила таких же сущих детей, как сама, едва умевших сражаться, выследить шатуна, который задрал её мать и убить его во славу Гаккона. Шрамы после того дня остались до сих пор: широкие, неровные, белёсыми червями, в три полосы, протянувшиеся от живота к груди. Заживала тяжёлая рана больнее, чем последовало потом, когда Раннвейг встала на ноги, наказание от авгура. Впрочем, сильнее всего болела совесть и этот урок она запомнила навсегда: глупость, и самонадеянность идут рука об руку.
Раннвейг впоследствии стала усерднее учиться и как воин тоже, хотя её подготовка, конечно, не была настолько хороша. Для этого девочка просто-напросто была ещё слишком мала.

К четырнадцати годам Раннвейг уже не ждёт родителя. Она помнит его рассказы о низинных землях, помнит легенды о Стражах и историю освобождения Ферелдена от Мора. Помнит лицо и запах. Но всё-таки её дом здесь, среди скал и снега. Она вовсе не роптала, тем более что Морозные Горы её родина и её земли по праву. На аннуме зимы, на сходе племён Раннвейг принесла зимнюю жертву Отцу Гор и нож в её руках не дрогнул, когда она вскрыла глотку пойманного лося. А в конце Стража вернулся отец. Несмотря на тесную связь с родным краем, Раннвейг уходит с Айданом в низины: в конечном счёте он сдержал своё слово, а девочка была счастлива увидеть новые земли. Токи не был рад прощанию Раннвейг, однако и свою судьбу она обязана ткать сама. Даже если встанет на путь Серого Стража.

Низинные земли понравились Раннвейг меньше ей пришлись по духу люди. Не земледельцы, которые ничем не отличались от бондов авваров, но знать. Молодые люди поздно созревают: они редко воины и мужи в свои пятнадцать, а иные взрослые немощнее ребёнка. Раннвейг наблюдает и делает выводы: возможно, виной их вера. Как можно черпать силу молясь праху, вознося хвалу слепому и глухому богу, который любит золото и свечи? Боги авваров честнее, они как люди и ждут поступков, а не стёртых до кости коленей.
Раннвейг не любит учить грамоту, не понимая зачем ей различать мелкие буквы на страницах — она умеет читать руны и знает письмо своего народа!
Поначалу Раннвейг, не привыкшая к праздности, мешала в Хайеверском поместье прислуге, пытаясь занять себя делом. В скором времени она нашла себе занятие на ристалище, оттачивая воинские навыки, это в то время, когда не нужно было читать. Но и в чтение она сумела погрузиться, когда смогла разбирать тексты сложнее псалмов и жития святых. Раннвейг увлекли труды про соседние  земли и о сражениях, древности и не только.
Ни отец, ни дядя не собирались делать из Раннвейг андросианку, пыталась лишь преподобная при дворе Денрима, однако быстро оставила любые попытки. По её мнению дочь Кусланда была слишком дика, нуждалась в должном воспитании и смирении. Беда в том, что и за отцом этих добродетелей не водилось.
Раннвейг пришлись по душе мягкие ткани, из которых шьют одежду придворные, но совсем ни те, кто платья носит. За показное презрение и высокомерие со стороны части фередлденских дворянок Раннвейг платила той же монетой: она скоро сообразила ценность и остроту слов. Королева же Ферелдена вызывала скорее жалость, как к хромой лошади. При всём уме Анора не сумела стать соратницей отца и даже не родила ему сына. К прочему Анора не раз дала понять самой Раннвейг, что она, Ран, в замке чужая и чуждая, как блохастый мабари на балу. Отношений с мачехой это, само собой, не укрепило.

Стражи же напротив, оказались именно такими, какими Раннвейг их себе представляла. Воинами, до конца живущими битвой. Именно там, среди Стражей, Раннвейг почувствовала себя свободной от необходимых условностей низинных земель. Здесь нужно следить за словами, как и везде, но не скрывать своей сути. Вонять псиной и не давить в себе желание стереть с чужих губ презрительную ухмылку. Она, наконец, могла слушать Стражей о Стражах, о тропах и Порождениях. Раннвейг до сих пор вышивает свою судьбу и не знает что ей важнее больше: пойти ли по стопам отца или позволить себе увидеть остальной мир, который не ограничивается одним Ферелденом.

В свои шестнадцать лет Раннвейг чётко понимает разницу между долгом и сиюминутными желаниями, потому не торопится к Посвящению. Не из страха, но понимания, что принимая присягу обратного пути не будет и свободы к действиям тоже. Авгур учил её, что не бывает вечных клятв и он прав, боги распределяют пряжу судеб и любят посмеяться. Однако это не отменяет того, что Раннвейг, как  и любой гордый родителем ребенок не хочет стать обузой отцу. Если она примет присягу Стража, то не раньше того срока, когда будет уверена, что отцу не придётся рисковать собой или своими воинами спасая едва умеющего охотиться детёныша. Чем больше времени Раннвейг проводит рядом с Айданом, тем больше она понимает нужность учиться. Через силу принимать скучную, до воя, грамоту, счёт, правила этикета при дворе. Учиться не чуждой, но новой себе хитрости. Потому что в низинном мире бой идёт не так, как у авваров, одной стали мало.
Раннвейг ещё не лидер и едва ли кто-то всерьез будет слушать сопливую девчонку, но она определённо умеет не теряться в трудной ситуации и не струсить в нужный момент. Раннвейг не лишена чувства страха, но страх лучше всего выбрасывать в рык и испуг (обиду и иже с ними) — в злость. Авварское упрямство и собачья стойкость ферелденцев в полной мере есть в Раннвейг. Ей уже присущи задатки мудрости, за это можно благодарить Токи, научившего Раннвейг думать и делать выводы о людях по их поступкам. Раннвейг не набожна и боги для неё — соратники, которые, впрочем, не помогут без равноценной платы. Ничего в этом мире не даётся за просто так: ни за слепое послушание, ни за, тем более, убийственную дерзость. Не пресмыкаться и не лаять на того, кто старше, сильнее и уважаемее тебя. Это уже просто здравый смысл. Но ставить на место тех, кто слабее, кто не может быть равным, пока не докажет обратного. Потому Раннвейг не будет робкой, встретившись с открытым хамством  и легко заплатит той же монетой. Если тебя бьют — бей в ответ, в этом нет ничего зазорного. Ей ещё мешает юношеская заносчивость, но ей Раннвейг старается контролировать и гасить, если есть такая необходимость.