[icon]http://funkyimg.com/i/2BUCW.png[/icon][status]мамина радость[/status][nick]Kieran[/nick]Матушка не любила, когда он отвлекался от своих занятий, оставлял книги непрочитанными в библиотеке и просто отправлялся бродить по округе, пугая своим появлением ничего не подозревающих людей. Ему было десять, все вокруг видели в нём десятилетнего мальчика, но чувствовали, что-то более древнее, стоило Кирану подойти ближе и начать говорить. Он не хотел никого пугать, но что-то внутри него, что-то действительно старое не было довольно своей участью, но время от время делилось с ним своим опытом и своими знаниями, путая непонятными снами самого Кирана. Маме это не нравилось. Стоило ему начать говорить о своих снах, она тут же менялась в лице, начинала волноваться и бояться одновременно. Он был хорошим сыном и не хотел расстраивать её. Поэтому о своих снах почти не говорил, но никогда бы не отказался найти того, кто мог бы его понять. Но подумать об этом было проще, чем сделать. Ровесники не понимали его, да и своего возраста он знал всего пару мальчишек, что прислуживали на кухне и общению с которыми матушка не была довольна. А взрослые видели в нём ребёнка.
А здесь, на новом месте он не знал совершенно никого. Всё то время, что они с матушкой провели тут, он проводил либо в своей комнате, либо в библиотеке, изредка отвлекаясь на вид из окна или за дверью. Скайхолд был красивым. Киран чувствовал это, хотя не мог объяснить, что именно завораживало его во всей этой крепости до такой степени, что он снова ослушался матушку, предпочтя покинуть свою комнату и выйти в сад. Читать при свечах об истории Орлея у него не получалось. Буквы отказывались слушаться, выстраиваться в ровные ряды и делиться смыслом написанного. Нет, книги сейчас мало его интересовали. Раз не с кем было обсудить прочитанное и попросить истолковать непонятные места. Матушка... Она исчезла куда-то, как умела это делать всегда. И он, как хороший сын, собирался найти её.
До того, как вышел в сад и понял, что возвращаться за учёбу ему не хочется.
Сад не уступал по красоте крепости. Киран помнил сад их поместья. Тот был больше, и количество трав в нём было разнообразнее, но их сад находился на земле, на плодородной почве, а не в горах. Маленькое живое чудо посреди безжизненной белой пустыни. Скорее всего матушка была тут, но мальчик не видел её. Зато увидел кого-то такого же древнего, как и он сам. Кирану сложно было понять, что так заворожило его в эльфе, сидящем с книгой в саду. Или не его самого, а то самое, что находилось внутри него. А быть может причиной любопытства послужил не сам эльф, а книга, которую он читал. Но всё же с этим стоило разобраться потом. А сейчас стоило сказать ему что-то важное, потому что Киран был уверен, что эльфу необходимо это услышать.
— Почему ваш народ выглядит так? — прямо спросил Киран, нарушая все правила этикета, которым его учили. Матушке это явно не понравится, но её не было здесь и словами приветствия можно было пренебречь, когда очень важные слова так просились быть озвученными. — Ваша кровь очень древняя. Странно, что вы выбрали такую форму.
Кровь, да. Всё дело всегда было в крови и только в ней. Матушка не владела этой формой магии, но говорила ему, что с помощью неё можно сделать много вещей. Как хороших, так и плохих, но люди чаще делали с её помощью дурные вещи, а те, кто был слеп, боялись этой магии, потому что не понимали её. Киран тяжело вздохнул и нахмурился. Наверное, ему стоило как-то пояснить свои слова, но он совершенно не знал как. Они просто пришли сами, с каким-то древним знанием и считали, что этого достаточно. Поэтому он предпочёл продолжить разговор чем-то более нейтральным.
— Вы долиец, да? Мама рассказывала мне о вашем народе и традициях. Мне нравится ваш язык. Он очень красивый. Можете сказать что-то? Я помню всего пару слов, а мама говорит, что мне нужно знать больше. Чтобы этот язык не забыли окончательно, — он внимательно посмотрел на эльфа, ожидая его слов. Ему действительно нравился эльфийский, а особенно то, как говорила на нём матушка. Он помнил долийскую колыбельную и то, как матушка пела её ему на ночь, когда в очередной раз снился плохой сон. Этот почти забытый язык успокаивал его, помогал спать лучше. За каждым его словом будто стояла какая-то знакомая мелодия, которую Киран пытался поймать, но она всякий раз ускользала, оставляя его хмуриться и вспоминать.

Отредактировано Morrigan (2018-02-03 22:11:24)

Любая мать воспитывая своё дитя пытается передать ему лучшие свои черты и предостеречь появление худших. С такой матерью, как Морриган, у Кирана было мало шансов стать нормальным. Пожалуй, такое предсказание судьбе мальчика дал бы любой спутник Кусланда, знавший ведьму во времена Мора. Однако время не стояло на месте и всё вокруг менялось. Даже ведьма. Она становилась лучше для сына, старалась быть ему такой матерью, какой не была для неё Флемет, и окружала мальчика той заботой, на которую была способна. Едва ли можно было представить, что огромная паучиха когда-то будет с нежностью относиться к человеческому ребёнку, а не попытается сожрать его или убить. Никто из её знакомых не ожидал такого, ведьма тоже не ждала от себя каких-то тёплых чувств, но стоило ей взять сына на руки, стоило провести с ним рядом долгие годы и наблюдать за тем, как тот растёт и учится, как спящая до этого материнская любовь проснулась в ней и раскрылась в полную силу.
Ведьма любила Кирана. Плоть от её плоти, он был таким же непоседливым, как и она сама в детстве, и приносил неприятностей и волнений на её голову столько же, сколько сама Морриган приносила в их с Флемет избушку на болотах. Теперь она понимала покойную мать, которая раздражалась, когда её непослушная дочь сбегала в людские поселения, ведомая своим любопытством. Киран преумножил любопытство ведьмы собственным безрассудством и мудростью души, что жила в нём. Мысли бывшего архидемона она даже не пыталась понять, но призывала сына быть осторожным и не делиться теми знаниями, что вертелись у него на уме с окружающими слишком часто. Она помнила, как пугающе звучат предсказания мальчика, говорящего загадками и пытающегося перенести образы в слова. Ему не всегда это удавалось, а если и получалось, то это всегда было так далеко от реальной жизни.
Когда она не нашла сына на привычном месте — только раскрытую книгу с пером под той строкой, на которой остановился взгляд мальчика — ведьма была озадачена. О, сколько времени она потратила на то, чтобы научить сына хотя бы оставлять записку с просьбой не беспокоиться и обещанием вернуться, но всё было бестолку. Записки на столе не было, Киран не сидел за столом, а это значило только одно: его отвлекло что-то такое значительное, что полностью рассеяло остатки его внимательности и предосторожности, но дало волю любопытству. Киран, кажется, был создан именно для того, чтобы раз за разом разбивать её материнское сердце и заставлять беспокоиться о том, куда же завёл его поток мыслей на этот раз, но, к счастью, ведьма знала своего сына достаточно хорошо, чтобы представлять, что именно могло его отвлечь.
Магия или чужие мысли.
Кажется, им обоим понравился Скайхолд. Всё же за те несколько дней, что ведьма с сыном провели здесь, он ни разу ещё не просыпался в ночи, пугаясь чужих мыслей и воспоминаний и стараясь скрыть это от неё. Наивно с его стороны было полагать, что такое возможно: она изучила своего сына полностью за эти девять лет, чтобы точно знать и предугадывать его настроение. Чувствовать, когда ему страшно, а когда весело. Но всё же свою излишнюю заботу она старалась не показывать, полагая, что сын уже является взрослым. В его возрасте она косвенно являлась причиной смерти двух десятков людей, заманивая их на болота. Живи они в Коркари и будь ведьма отвратительной матерью, Киран занимался бы сейчас тем же самым.
— Киран! — сын нашёлся в саду. Какое счастье, что он не ушёл далеко. Это значило, что своими словами и действиями он напугал всего лишь с пяток жителей крепости, а не пару десятков, включая гостей. Впечатлительные дворяне Орлея — последние, с кем хотела бы сталкивать в прямом диалоге своего сына ведьма. С них хватит и их собственных диковинок, вроде чучел драконов, собранных из самых разных частей вивернов. На её счастье сын мучал вопросами не то что не орлесианца, но даже и не человека вовсе. Как чудно было видеть в этой крепости, под началом человека такое количество эльфов-агентов. Долийских эльфов. Не удивительно, что Киран решил начать разговор с одним из них. Ведьма помнила, как горели глаза сына, когда она рассказывала ему что-то об утерянной культуре.
— Мама, — сын поднял на неё полные счастья глаза. Всё выглядело так, будто он нашёл величайшее сокровище всего Тедаса. Доброжелательного храмовника, например. Или нескончаемую жилу лириума. Или бездонную яму, полную золота. Хотя в случае Кирана золото лучше заменить на сладости или легенды. Они были для него одинаково ценны да и пользу несли примерно равную. — Мама, это долийский эльф.
— Я вижу, — она положила тонкую ладонь сыну на плечо и чуть сжала его. Всё воспитание волку под хвост. На месте эльфа она бы точно обиделась, если бы о ней говорили так, будто её и рядом-то нет. — А ещё я вижу неуча, который таким и останется, если не вернётся за свои книги немедленно.
— Но, мама, я только хотел спросить о том, как живут долийские кланы, — просящий взгляд мальчик поочерёдно адресовал то эльфу, то матери, зная, что на неё он точно подействует.
— Да? — усмехнулась ведьма. — И что эльф тебе может рассказать такого, что не расскажу я?
Взгляд жёлтых глаз она теперь не сводила с долийца.

Слухи бежали впереди самой ведьмы, распространяя чёрную весть о ней и призывая прятать самое дорогое, потому что даже титул виконтессы не сделал её сердце мягче, а потому желтоглазая дикарка всё так же похищала детей и ела их, едва вытащив из кроватки. Хорошо, что в крепости из детей был только Киран, а то в свой адрес она бы совершенно точно услышала парочку проклятий от тех матерей, что в необразованности своей готовы бояться даже чёрной кошки, разбившей зеркало и пробежавшей под лестницей. Глупость человеческая — вещь неистребимая, и Морриган научилась относиться к ней снисходительно, вставляя свои саркастичные ремарки реже, чем ей того на самом деле хотелось.
Глупость эльфийская, впрочем, была не хуже человеческой. Или, как пристало бы сказать эльфу, шемленской. Долийец её не боялся, не убежал, едва поняв, с чьим сыном заговорил и кому собрался рассказывать сказки, которые так не любила ведьма. А впрочем, это вряд ли была глупость. Храбрость, умение видеть выгоду на три шага вперёд, а не только в желании сохранить свою шкуру целой, понимание того, что от пущенного заклинания вряд ли удастся убежать. Из долийца мог бы выйти толк, если только научится не показывать свои острые уши из безопасного места до того, как оскорблённые его острым языком забудут о той дерзости, на которую он решился.
— Правду? Неужели? — прищурила взгляд Морриган, провожая глазами каждое движение эльфа. О, она помнила, какую правду рассказывают друг другу долийцы. И что у каждого клана она своя добрых четыре года, пока их общим собранием не будет вынесен вердикт, какая же правда удобнее им всем для того, что бы выжить и нести правду дальше. Сколько всего теперь было утрачено, потому что когда-то их hahren и amelan решили, что какие-то слова или легенды не достойны того, чтобы сохраниться в общей памяти. И теперь ей, даже не имевшей никакого отношения к эльфам, приходилось по крупицам добывать новое знание из полустёртых эльфийских записей, чудом сохранившихся в заброшенных руинах.
Впрочем, больше никак комментировать вслух правду эльфа она не стала. Большинство эльфов носилось со своим наследием так аккуратно и берегли пуще самого дорогого драгоценного камня, что можно отыскать в Орлее, хотя хранить там было разве что с десяток историй, сто слов на эльфийском, имена богов и немного молитв к ним же. Прочее не представляло никакого интереса, хоть долийцы и задирали нос, пытаясь доказать, что с Народом всё не так плохо, как думает большинство населения Тедаса. Если вообще хоть когда-то думает о дикарях-кочевниках.
— Странно осознавать, что у ведьмы из Диких Земель может быть такой чудесный сын? — она улыбнулась, глядя на приутихшего Кирана, похлопавшего глазами в недоумении. Мать хвалила его, когда ещё пару минут назад сердилась и готова была послать за книги снова? Что-то случилось и небо упадёт на землю в ближайшее время? — Но вряд ли это смелость. Скорее безрассудство, доставшееся ему от отца. Которое ему стоит исправлять сейчас за книгами, а не стоять и притворяться, что его сейчас тут нет.
А нет, небо остаётся на месте.
— Но мам, всего одну историю, — умоляюще посмотрел на мать Киран, прежде чем посметь отойти от неё и попросить о том же Лавеллана. — Вы же расскажете, да?
Ведьма только нахмурилась, глядя на сына еле скрывая всю гамму своего недовольства его поведением. Она слишком избаловала его, дав больше свобод, чем было у неё самой в детстве, и теперь расплачивалась за это, удивительно быстро поддаваясь влиянию детских глаз и жалобному «пожалуйста, мам». Кажется, она сама в такие моменты вспоминала разбитое золотое зеркало и свои слёзы по нему. Видеть Кирана в похожем состоянии она не хотела.
— Хорошо, но только одну. Если Маханон так хочет поделиться правдой, то я предпочту послушать её вместе с тобой. Посмотрим, как сильно она отличается от того, что знаю я сама, — кивнула ведьма, отпуская сына и позволяя ему усесться на землю, всё под тем же деревом, где до этого сидел долиец. И только подняла в удивлении бровь, глядя на то, с какой лёгкостью он сделал это. О, сколько ни воспитывай этого ребёнка, он всё равно будет каким-то невероятным способом напоминать о том, что его место на болотах в хижине, а не в столице Орлея или в столь древней и значимой крепости, как Скайхолд.

Морриган предпочла уйти в тень, становясь лишь отстранённым слушателем рассказа долийца, как это всегда бывало на любых уроках Кирана. Мать постоянно была рядом со своим ребёнком, но давала знать о себе лишь сверканием драконьих глаз в темноте и редким и еле слышным человеческому уху шелестом юбок платья. Давая понять, что она рядом и никуда не пропала, просто не бросится на защиту своего ребёнка сразу же, а даст ему шанс сделать пару ошибок и вынести из них столько же уроков, прежде чем вмешаться и помочь своей уверенной рукой, исправляя неудачи Кирана или же поворачивая их в верное русло, чтобы через пару шагов они обернулись победой. Она не всегда сможет быть рядом, и сыну ведьмы стоит знать больше и уметь больше, чем обычным детям, что не делят тело с душой убитого бога.
Историю, которую рассказывал Маханон, она слышала не в первый раз. Вспоминался вечер у костра клана Алерион, где Мудрая их клана рассказывала историю о девочке, что когда-то принадлежала к их клану по крови, но по зову долга стала Sael для других. Они много рассказывали и о зеркале, и о пострадавших из-за его коварства, но больше переживали из-за самой Мерриль, вступившей на опасный путь и готовой на всё ради того, чтобы проклятое зеркало снова заработало и открыло свои тайны долийцам. В неизвестной долийке Морриган видела отголосок самой себя, но отрадно было слышать, что хоть кто-то из желавших хранить память об elvhen был в этом деле столь же упорным, сколь и она сама.
И всё же, тогда, десять лет назад, со звоном несчастного зеркала, испорченного тевинтерской гордостью и тевинтерским же упрямством, разлетелась и часть истории долийцев. Важная часть, потому что всё, что ведьма знала об этих зеркалах, говорило о том, что они играли важную роль в павшей империи элвен, помогая магам преодолевать огромные расстояния всего за один вдох. Легенды описывали это так, реальность была сложнее и вдохов приходилось сделать даже не десятки, а сотни, но правда оставалась правдой. Магия зеркал была уникальной и воины клана Сабре просто не знали, что уничтожали своими руками варварским ударом меча. Мелодия элювиана была испорчена фальшивой нотой, сбившей всю стройность его магии, но любую песню можно перепеть, а эльфы не дали на это никакого шанса. И как после такого они могут говорить о себе, как о хранящих наследие предков?
— Была, — кивнув, сухо ответила ведьма. И всё же она не стала бы рассказывать подобную историю сыну, не сейчас, когда он ещё казался ей слишком ребёнком в том, чтобы так просто говорить с ним о смерти и о том, что несёт за собой скверна. Морриган знала двоих, заражённой этой болезнью, принесённой, как гласят легенды людей, в наш мир, потому что Создатель прогневался и потому что гордыня тевинтерских магистров никогда не доводила их до добра. Корифей наглядное тому подтверждение. Но сама болезнь была страшной, убивающей быстро и сводящей с ума песней. Знакомые ведьмы — только спустя годы она могла позволить себе подумать о них как о неплохих людях — чудом спаслись от смерти быстрой и растянули её на долгие годы, выкраивая у вечности день-другой, проведённый в борьбе с всё ещё временами появляющимися на поверхности порождениями тьмы. Смерть текла у них по венам, медленно убивая и не давая никаких надежд на выздоровление. Однажды страж — навсегда страж.
— Поступок этих долийцев заслуживает как уважения, так и осуждения. Уверена, хагрены ещё долгие годы будут предостерегать детей этой историей и просить их держаться как можно дальше от любых руин. Но этот риск оправдан и никуда не исчезнет со временем, — фыркнула ведьма, всё так же оставаясь в тени и наблюдая за сыном, которому, кажется, понравился этот рассказ. Детский восторг на его лице был неподдельным, хотя лучше бы ему рассказали о пантеоне богов. В этих историях вреда и пользы поровну. — Ваши кланы изучают историю, собирают её осколки, и сами же в то же время стирают её в пыль, только потому что из-за зеркала погибло два охотника. Одним ударом меча они уничтожили наследие вашей расы, не попытавшись даже вылечить зеркало, вытянув из него скверну и восстановив одну небольшую деталь головоломки из прошлого. Разве не интересно, что может скрывать такое зеркало и какую силу может дать своему обладателю? Нет, разрушить уникальное творение гораздо проще, чем попытаться понять его и обратить его действие в свою пользу.
Элювиан нёс в себе утерянную магию. Ту самую, которую она старалась изучать последние десять лет, используя гримуар Флемет и собственные потом и кровью добытые знания. Поэтому ведьма была раздражена: уничтожить что-то редкое готов любой, но не каждый понимал, что несёт за собой такое разрушение. Мир терял свои краски, настоящая красота магии и уникальных созданий Тедаса стиралась. Древние руины, мощь драконов, необычная красота долийцев — всё это стиралось с карты мечом и огнём, потому что тяга к знаниям угасала, давая дорогу невежеству и силе.

В своих суждениях ведьма не знала полумер: если что-то не нравилось ей и казалось безрассудным, она тут же говорила об этом, не скрывая собственного мнения и не стараясь как-то реже язвить в сторону того, кто не вписывался в её понятие «правильно». Глупость она называла только глупостью, варварство варварством, и, рассуждая о разрушении ценного артефакта как о попытке спасти собственные тела от чего-то опасного, она говорила резко и честно. Не делая скидок на расовую принадлежность и его убеждения. Последние очень тяжело иметь: все так и норовят растоптать их и оспорить. Так что для Маханона, оказавшегося в потенциально враждебной среде, не должна быть новой критика и попытки других научить его жизни и объяснить, что именно правильно, а что нет. Он был магом — к другому её сын и не потянулся бы — так что поучения от старших слышал вообще чуть ли не всю свою сознательную жизнь, если Морриган верно всё помнила о быте и нравах долийцев.
И всё же сейчас стоило поумерить свой пыл. За спором Киран так и не получит ответов на свои вопросы, не узнает ничего нового и не вернётся к учебникам, как ведьме того хотелось. Он уже был подозрительно тих, раз не попытался вмешаться в разговор матери с долийцем и как-то пресечь этот спор, сводя на нет все острые углы одной из так любимых им загадочных фраз, что пугали ведьму. Наверняка уже успел сказать что-то Лавеллану, пока оставался с ним один на один, но этого она пока проверить не могла. Не расспрашивать же сына прямо тут же, перед Маханоном, чтобы потом отчитать за непослушание и назойливость, которая выходила за все рамки приличия. Возможно она хотела требовать слишком много от ребёнка, и это было бы честным суждением, если бы Киран был обычным ребёнком, а не жил с душой архидемона все девять лет своей жизни.
Так что ведьма лишь неопределённо взмахнула рукой в воздухе и нахмурилась, но промолчала, оставляя последнее слово за Лавелланом. Не было смысла переубеждать его в том, что такая жертва была необходима, и что для любого Хранителя она должна считаться честью, а не роком и насмешкой судьбы. Им даровали такой шанс прикоснуться к прошлому, и его столь бездарно потеряли. Морриган ни на секунду бы не стала сомневаться, стоя рядом с такой зеркальной гладью. Она и не стала, хватаясь за этот подарок судьбы волчьей хваткой и не отпуская его все эти годы. Теперь этот элювиан был её собственностью, её наследием, а не частью прошлого долийцев.
— Мама, только не сердись, — предусмотрительно произнёс Киран, не по-детски серьёзным взглядом глядя на мать. О, он хорошо её знал, но она не злилась, нет, только в волнении за него подошла ближе, моментально сорвавшись с места и присаживаясь рядом с сыном, чтобы смотреть глаза в глаза. Безрассудство и попытки держать что-то связанное со снами точно когда-то его погубит, завлекая в ловушку и саму ведьму. Сколько раз она просила его быть осторожнее в словах, в поступках, но нет, мальчишка не думал её слушаться. Весь в отца. Морриган смотрела на сына пристально, коснулась прохладными пальцами лба, попыталась понять, нет ли на нём чьего-то магического вмешательства. Но нет, всё было хорошо. Если не считать того, что он снова говорил загадками с посторонними.
— Киран, я же просила тебя, — она продолжала сидеть рядом с сыном, держа его в своих руках и не отпуская ещё с минуту. Материнское волнение сложно унять, а волнение за такого ребёнка особенно, но она постаралась взять себя в руки и только недовольно качнула головой, никак не комментируя больше поступок сына. Может быть, слова, которые он произнёс и правда должны были быть высказаны вслух, иначе случилось бы что-то непоправимое. Когда в твоём ребёнке находится душа одного из самых старых существ на свете, постепенно начинаешь верить в самые разные вещи.
— Но я должен был... — вот именно об этом она и думала. У него только одно объяснение. Должен. А то, что это «должен»  может не понравиться тому, кто его услышит, Кирана не волновало совершенно. — Ты же сама говорила, что всегда искала что-то редкое и ценное. И эльфы такие же.
Уверенно произнёс мальчик, переведя взгляд на Лавеллана. Морриган не хотела знать, что древнего и ценного нашлось в этом конкретном долийце. Быть может, её сыну всё почудилось, но одного только серьёзного взгляда Кирана было достаточно, чтобы понять тщетность надежд ведьмы. Не почудилось.
— Эльфы когда-то были иными. Ваша кровь несёт в себе след, очень старый и еле заметный, но если присмотреться, то можно увидеть, — хрипло произнёс мальчик. — Связь с магией была сильнее, а сейчас магов всё меньше и меньше, да?
— Киран, — поспешила перебить сына ведьма, — тебе пора за учёбу. Вряд ли ты расскажешь Маханону что-то новое о том, какими были эльфы.

С Кираном никогда не было просто. Одно только его зачатие стоило Морриган долгих разговоров и убеждений в том, что рождение такого ребёнка необходимо, если Айдан желает выжить. Ни о какой любви между ними разговор, разумеется, ни шёл. Простое взаимовыгодное сотрудничество: ты помог мне разобраться с Флемет, я помогу тебе стать первым героем, который убьёт Архидемона и останется жив. Честный обмен, оба получили всё, что хотели. Морриган даже немного больше. Семью, хотя для кого-то сама мысль о том, что у болотной ведьмы может быть семья, выглядит абсурдно.
С Кираном никогда не было просто, но и с Морриган тоже никогда не было легко. Сын не давал ей расслабиться, держал в тонусе и помогал не терять форму, хотя за годы в Орлее она вполне могла бы её растерять. Ведьма держала в форме Кирана, чередуя ласку со строгостью и любовью поучать мальчика, если тот делал что-то не верно. Целью своей жизни она сделала благополучие, его и своё, и не могла позволить рассыпаться этим планам в прах. Хотя Киран и пытался это сделать, напоминая о своих способностях и рассказывая о своих странных снах всем, кто казался ему достойным этого знания.
Сейчас ведьма даже и не знала, что делать. Она уже перебила сына, не дав ему ответить на вопрос Лавеллана и рассказать о том, что унаследовали эльфы. Она и сама не знала этого, вряд ли хотела узнать, что за тайны хранит древняя кровь внутри хрупких тел, и лишь поэтому диалог был так бесцеремонно прерван на самой интригующей ноте. Быть может, это та тайна, которой лучше оставаться тайной и никогда не быть произнесённой вслух.
— Ты слышал? Долийцы считают, что родителей стоит слушаться, — повторила ведьма глядя сыну глаза в глаза. Тот помедлил немного, задумчиво глянув на Маханона, но потом кивнул матери.
— Хорошо, — робко улыбнулся он, помогая матери подняться на ноги. Морриган кинула в сторону Лавеллана быстрый взгляд прошептав — нет, вы никак не сможете это доказать — одними губами «ma serannas» и сопроводив его кивком головы.
Она предпочла ещё немного помолчать, сверкая звериными глазами, когда Киран ушёл, оставив после себя сто и одну нерешённую загадку. Перенял от матери самое лучшее, что только можно было перенять. Что делать с Лавелланом, она не знала тоже. С сыном было как-то проще: нотка морали, немного о том, что она им недовольна, и мальчик уже сам шёл исправлять все свои проступки. За Маханоном никакой вины перед ведьмой не значилось, магом он был самым обычным, за вычетом той самой крови, о которой говорил Киран, да и ведьме не нужно было от него совершенно ничего. Однако...
— Обычно с ним бывает сложно сладить, — будто бы обращаясь к самой себе произнесла ведьма, поправляя перчатки. Ни звука лжи в словах, одна сплошная правда, но её можно было отнести к любому ребёнку. К такому, у которого внутри не две, а всего лишь одна душа. — Он упрям, упрямее меня и...
Запнувшись, ведьма нахмурилась. Не к вечеру будет помянут, однако, всё равно хотелось надеяться, что он жив и здоров, потому что однажды Киран начнёт задавать неудобные вопросы ей, а не окружающим.
— Отрадно видеть, что и на его упрямство найдётся аргумент, — усмехнулась ведьма. — Надеюсь, вы не станете болтать о том, что услышали от Кирана. Его слова и мне не всегда понятны, а трактовок им можно найти тысячи, если захотеть. Что же о той форме, какую имели раньше эльфы, то ни в одной из знакомых мне легенд я не встречала слов о том, что ваша раса выглядела иначе.
И вряд ли хоть одна ещё незнакомая ведьме легенда сохранила такое. Время быстро стирает те слова, которые памяти могут показаться неважными. И какая разница, какую форму имеют эльфы, если содержание их осталось прежним. Та же старая кровь и капля магии, если прислушиваться к словам Кирана и принимать их за истину. Проверить их у ведьмы никогда не было возможности.