Кесарю кесарево, говорят они, и потому не удивительно, что Великому Собору полагалась такая же великая библиотека. Церковная и около-церковная литература, собранная со всего Тедаса в количестве, способном в одно мгновение очаровать ум и выбить дух из любого школяра, занимала ряды шкафов на пяти уровнях белокаменного зала, наполненного светом и ажурной легкостью золочёных перил настолько, насколько этого следовало ожидать от места, приобщенного к Создателю, вере и надежде. Оглядывая монументы полок, от пола до потолка на едва ли не три его роста забитых книгами, Маханон мог поспорить, что тома эти десятилетиями не берёт в руки никто, кроме слуг, бархатными тряпочками сгоняющих пыль с оббитых старой протёртой тканью и обтянутых потрескавшейся кожей обложек. В своём величии библиотека эта походила на почётную медаль на груди орлейского генерала — существовала не для пользы, но для гордости. Великий Собор был слишком важным и святым местом, чтобы одной только жажды знаний было достаточно для доступа к его благочестивым коллекциям. Церемониал и ограничения возносили эту святость до звенящих высот благоговения, под которыми тут царила умиротворенная, близкая к вечной тишина и опустошенность покоя.

Сидя на мягкой скамье за резным столом из благородного ясеня, безупречным и, должно быть, почти таким же новым, каким он был на момент установки, Маханон находил это положение дел до смешного ироничным. Пока университетский профессор подавал заявление на нужную копию нужного древнего труда, пока учёный брат добивался всеобщего признания, чтобы быть допущенным к отдельным полкам, долийский эльф на одном лишь праве принадлежности к личной гвардии Верховной свободен приходить и уходить, когда ему вздумается. От него не требовалось благоговеть — этим могут быть заняты другие, пока он потратит своё время на что-нибудь более практичное. А практичность у бывшей мастера шпионажа всегда была в цене. Такое, во всяком случае, она была способна создать впечатление.

Конечно, были в этой библиотеке и другие книги, чья тематика лежала в областях, совершенно не связанных с трудами церковных мыслителей и писаниями различной степени святости. Церковь не была бы Церковью, если бы не смогла найти хоть бы даже в бесконечной своей Песне Света обоснование для обладания любой из них — кем бы и о чём не была бы написана такая книга. Вполне возможно, это было одной из причин так избирательно позволять доступ в эти залы — только самая крепкая вера не вздрогнет от диссонанса и не задастся ненужными вопросами, найдя на пятом уровне секции с трудами гномов и восстановленной литературой эльфов. Вздохнув и бросив рассеянный взгляд налево, через перила, на пустующие секции других этажей, Маханон поднялся со скамьи, чтобы взять с полки вторую часть "Тактического справочника созиданий". Дагна, определённо, была права, предполагая, что что-то в этом руководстве может быть полезно в его случае, и Лавеллан даже видел определённое сходство в некоторых типах чертежей, но... ugh.

Белый мрамор на полу отражал и рассеивал дневной свет, медленно гаснущий за потолочными окнами по мере того, как солнце опускалось всё ниже, и библиотеку объяло первое подобие сумерек. Пожалуй, уже можно зажечь лампу — эльф повел рукой над матовым стеклянным плафоном размером с два кулака, и внутри заиграл, постепенно набирая яркости, свечной огонёк. Никаких открытых свечей и факелов в близости от такого количества бесценных бумаг. С глухим стуком положив тяжёлый чёрный том на стол, Маханон оперся ладонями на столешницу. Тишина. Это место разительно отличалось от оказавшейся такой небольшой, но уютной библиотеки Скайхолда. Там он привык даже к бесконечному карканью и возне Лелианиных воронов, поначалу страшно мешавших сосредоточиться. Здесь от покоя и тишины становилось холодно, стыло — но, с другой стороны, это была прекрасная, выхолощенная рабочая обстановка. Он и не заметил, как день пошёл на убыль, стало быть, с его появления в библиотеке прошло добрых часов пять. Не в пример личной комнате, здесь Маханона трудно было чему-то побеспокоить — стены из забитых книгами шкафов отлично гасили звук, и даже на гулком мраморе шаги таяли, едва успев раздаться.

Маханон прислушался к себе, оценивая состояние — за работой он часто забывался и уставал, совершенно не замечая этого, а после засыпая, кажется, ещё в процессе падения на кровать, — но два удара сердца спустя упрямо мотнул головой и снова сел. Стоит пользоваться временем, пока оно в его свободном распоряжении. У него будет возможность расслабиться — нет, даже не так, у него будет необходимость расслабиться и выкинуть из головы все схемы и чертежи, когда Эсмераль вернётся из Монтсиммара, куда она отбыла навестить родственников по случаю Первого Дня. Это будет три полных недели, как они не виделись, и коне-ечно же, герцогиня будет немедля желать его присутствия. Не то чтобы Лавеллан особенно возражал по этому поводу — это, как минимум, будет приятной сменой обстановки.

Но пока — "Тактический справочник созиданий". К тому же, по вечерам Собор пустеет и ему будет проще вернуться в крыло Инквизиции. Это была ещё одна причина, по которой Маханон предпочитал находиться не где-либо ещё в Соборе, а в почти пустующей библиотеке. Равноправие принадлежности к Церкви, приказанное Верховной, отлично легло на бумагу, скрепленную печатью закона, но пройдут годы, прежде чем что-то изменится в сердцах, и острые уши перестанут быть причиной раздражаться на их обладателя...

И в самом деле, для эльфа — а тем более для дикого, бескультурного долийца, лесного выродка, мечтающего мстительно содрать шкуру с каждого нормального порядочного человека, — Маханон был выскочкой, каких поискать. Цепкость, упрямство и дерзость, нет-нет да проскальзывающая в словах и поступках, были непозволительны тем остроухим, каких орлесианская аристократия привыкла иметь в своём распоряжении — и каких теперь была жестоко лишена. Эльф и маг, Лавеллан был представителем сразу двух наиболее угнетаемых социальных слоёв, вскарабкавшимся под своим ярмом до высот, позволявших ему выходить в свет под руку с герцогиней де Жевинь. Околдованной, как шептались одни, древней долийской магией; или просто наивной бунтаркой, отрицающей наследие своего достопочтенного отца и радостно прыгающей в бурлящий омут перемен, порочащих старые уклады; это всё ненадолго, реформы не приживутся, останется де Жевинь с опороченной репутацией, когда новая власть одумается и пойдёт на попятную.

Но проходят годы — пролетают, можно сказать — и "пошатнувшееся равновесие" Орлея всё больше смахивает на новый порядок, чем на временное помутнение. Тем не менее, махать колоском перед носом льва Маханон избегал — предпочитая, например, не продавливать свои права "свободного подданного Империи" пользоваться библиотекой Университета, поскольку из достойных кругленьких ушей почтенных умов Орлея едва ли искры не сыпались, когда им наступали на больную мозоль признания, что иные ничтожные эльфы могут оказаться умнее и ярче их, людей. Лавеллан предпочитал оставить право бороться и доказывать другим, ещё не уставшим от этой свистопляски; сам же он не хотел выделяться больше, чем приходилось. Его и так кем только не считали за всё то, что человеку, особенно учёному, простили бы, найдя оправдание. Будь он человеком, его осторожность и даже уступчивость сочли бы чрезмерными. Но для эльфа, пожалуй, лучшим словом было "благоразумие" — не теряться, но и не выбиваться за авангард. Это был баланс, соблюдать который приходилось ценой приличных усилий.

Хорошо, что хотя бы в величественной этой библиотеке он был свободен от постоянной борьбы с течением. И пусть внешне это никак не проявлялось, но хотя бы не давило на плечи непременным грузом ожидания новых вызовов и испытаний. Храм Знаний во всех смыслах щедро предлагал отдохновение от социума — и, как подсказало Маханону замеченное краем глаза движение, не он один в этом припозднившемся часу — слишком припозднившемся для обычных разрешенных посетителей, — решил воспользоваться этой щедростью. Эльф, снова покинувший своё место в поисках книги, которая, как ему подсказывала логика, должна была находиться в другой секции, предпочёл бы это присутствие не заметить, не нарушая приватности, но...

— Лорд Инквизитор, — повернувшись, Маханон не без удивления узнал обратившегося к нему человека, сначала недоверчиво заподозрив по голосу, а затем убедившись взглядом в лицо. В недолгой паузе озадаченности его вопросом — "А вы сами-то, Ваша честь?" — Лавеллан заложил руки за спину. — Работаю, Ваша честь. Полагаю, вы помните нашу с Дагной инициативу по разработке физического средства для взаимодействия с разрывами, — с присущей ему правильностью ответил эльф.

"Чтобы это было доступно не только магам и не требовало такого вливания сил, как сейчас." Маханон не стал этого говорить, отчасти экономно расходуя слова, емко и гулко повисающие в библиотечной тишине, отчасти полагаясь на память Тревельяна о том, что обсуждалось при нём на теперь уже не военных советах Инквизиции. Три года тому потеря Якоря жёстко подстегнула исследователей к дальнейшей оптимизации методов закрытия разрывов — из опасения, что какая-нибудь пакость от древних сил породит новую Брешь, когда с ней уже некому справиться, — и хотя решение было найдено, пределов совершенствованию не предвиделось. Когда Ужасный Волк снова попытается сорвать Завесу, смешать две реальности и слепить из них третью, они должны быть готовы противопоставить ему не одного-единственного человека, как бы блестяще он не справился в прошлый раз...

Отредактировано Mahanon Lavellan (2018-02-15 21:56:48)

— Вы разочарованы этим, Ваша честь? — следом за легкой вежливой паузой поинтересовался Маханон, вглядываясь в фигуру стоящего перед ним человека. Подмечая жесты, позу, взгляд, состояние прически и одежды — десятки мелких-мелких деталей, на которые его научили смотреть, оценивая и пытаясь понять.

Лесной пейзаж, честно говоря, читать в разы проще — там нет такой множественности смыслов, как в людях и их поведении, и следы лося остаются следами лося, не разбиваясь на варианты волка, козы или драколиска; а может, дело просто в привычке — в конце концов, именно в лесах Маханон провёл три четверти своей жизни. Там, на своей земле, уже не он был бы тем, кто стоял бы и наблюдал, со смесью восхищения и удивления замечая какие-то вещи, совершенно очевидные после того, как на них покажут пальцем. Пожалуй, если задаться целью найти в мутном болоте Игры что-нибудь позитивное и привлекательное, то этим чем-то без сомнения окажется умение сделать вывод о связях и интересах человека по расстегнутому манжету и не до конца надетому на палец кольцу; очень схоже с чтением путей в живой природе, хотя родное благородство этого занятия так не хотелось ставить в один ряд с этой одержимой путаницей, гадкой и липкой, словно паучьи тенета в пещерах. Но не даром эти ухищрения по играм с властью и влиянием принято называть "охотой"...

Следовать примеру Инквизитора и переходить на неформальную ноту Маханон не спешил, только расслабил плечи, опуская руки вдоль тела. От Тревельяна веяло меланхолией, которую тот даже не пытался скрыть и замаскировать. Это, впрочем, и не было нужно — как агент Инквизиции, Маханон отлично знал, какой информации можно дать утечку, а какую оставить взаперти во что бы то ни стало; и Инквизитор, разумеется, знал, что он это знает, не раз имея возможность пусть косвенно, но убедиться по действиям. Для всех прочих он может быть слепящим образом, обязанным к безукоризненности, но, работая над одним делом и преследуя одни цели, быстро понимаешь, что лидер у вас всё-таки живой и дышащий человек, а не безупречный гномский механизм. Последнее было бы просто ужасно.

— Они забывают, это так. Но мы — помним, — продолжил эльф, делая несколько неторопливых шагов вперёд, сокращая расстояние вместе с градусом формальности и останавливаясь напротив подпирающего шкаф Инквизитора. — Что развлекать публику — не главная наша задача, — Маханон вдруг улыбнулся. — Я, безусловно, мог бы продемонстрировать им несколько приёмов из области магии Разрывов, чтобы освежить воспоминания и позабавить, — прищур глаз долийца, навсегда подчёркнутых по тонкой коже век вызовом, дерзко брошенным боли и легшим на лицо татуировкой на крови, вторил его насмешливой интонации, — но... Вы сами-то давно развлекались? Не считая посещения благотворительных приемов, конечно, — он, дёрнув бровью, саркастично выделил голосом это слово, прекрасно понимая, какого размера кавычки стоят над "весельем" таких мероприятий требовательной орлесианской знати.

Отредактировано Mahanon Lavellan (2018-02-19 02:10:38)

Маханон приподнял брови на эти тёплые слова о дочерях — и улыбнулся, как ему казалось, понимающе. Осознавать, что Его Инквизиторство уже не тот юный марчанский дворянин, переполошивший пол-Тедаса семь лет тому, а повзрослевший мужчина, муж и отец, было странно, но одновременно с тем почему-то воодушевляюще. Это были хорошие, понятные, простые истины жизни, которых заслуживает каждый человек. Пусть даже того, кто стоит сейчас перед ним, они задели лишь краем, но они хотя бы были у него. И от этого пропасть между главой уже не всё, но по-прежнему могущей Инквизиции, и самим Лавелланом казалась только больше. Жена, дети... самому Маханону казалось, что его время остановилось в тот проклятый день, когда в лощине марчанского леса его глазам предстала правда судьбы, постигшей клан Лавеллан. Он, безусловно, и сам изменился с тех пор... где тот любопытный и осторожный долиец, только познающий мир людей и пользующийся дикой магией, и где эльф, уверенно танцующий с орлесианской аристократкой и без видимого труда ведущий полемику в кулуарах против немалого числа змеиных языков. Но он не чувствовал в этом движения вперёд. Изворотливые пробы достать, дотянуться, достигнуть и догнать нечто ускользающее, успеть и не отстать на повороте, приобрести новые средства и новые навыки для чего-то... а для чего — он и сам не знает. Тревельян же в своих словах казался живым и живущим — пусть и измочаленным этом жизнью по самое небалуйся. Впрочем, может ли быть другим человек, спасший этот мир?..

Но у Инквизитора совершенно точно было в этой жизни что-то кроме него самого.

"Агент Лавеллан, ха, — усмехнулся про себя Маханон. — Вот так конкретно давить к делу, это что, героическая профдеформация?.."

— Вы выглядите очень уставшим, Ваша честь, — "Да и звучите не лучше," — начал он издалека, прямо на вопрос не отвечая, но поясняя свои соображения. — Благотворительный приём очевидно не сказался на вас лучшим образом, однако вы не идёте спать, а появляетесь здесь, в библиотеке, — "А значит, судя по всему, уснуть вы просто не можете," — эльф сдержанным жестом ладони указал на стеллажи. — Если только вы не взяли себе в голову искать в книгах каких-то ответов и мудрости, — "В чём, зная вас, уж позвольте усомниться," — то я могу предположить, что вы ищете отвлечений и компании, — "Иначе вы бы обратились за подсказкой к клерку и вряд ли заметили, что я здесь," — но не общества, — Маханон дёрнул уголками губ, намечая сухую улыбку. О, общество, сказанное таким тоном, вполне подразумевало собой явление, сравнимое по омерзительности с выгребной ямой и даже в чем-то превосходящее её. 

— К дочерям я вас отправить не смогу, но, возможно, хорошая скачка за пределы городских стен поможет привести вас в чувства после... благотворительности. Или что-нибудь ещё достаточно эгоистичное. Как агент Инквизиции, я принёс клятву верности её идеям и вам, как ее главе, — Лавеллан сопроводил слова признательным кивком, — отчего я нахожу непозволительным оставить вас в таком состоянии духа и вернуться к своим занятиям, — "А по правде, я и не хочу возвращаться," — в своей манере гладко и быстро плести речь проговорил долиец. — Отсюда и мой вопрос. Как давно вы делали что-то хорошее не для Орлея, Ферелдена и Тедаса, а для себя самого?..

В недостатке увлеченности собою нельзя было упрекнуть того молодого человека, что поднимал над собравшейся в Скайхолде толпою меч Инквизитора — тогда ещё держа обеими руками. Для многих это был любимый повод критиковать и сомневаться в достоинстве его лидерства. Маханон смотрел на метку в его руке и думал, что это не так важно — выбора у Тревельяна всё равно нет, а значит, всё пойдёт нужным, неизбежным путём.

Но сейчас перед ним стоял другой человек. Пережить годы раздирания на части обществом, популярности и ответственности было явно сложнее, чем сражение с Корифеем и события Священного Совета. Максвелл не сломался, но вот так, сблизи, казался опасно близким к этому. И такого исхода, по мнению Маханона, они не могли себе позволить допустить.

Отредактировано Mahanon Lavellan (2018-03-09 03:37:25)

Лавеллан приподнял бровь, похоже, не догнав, причём тут запретная магия крови — должно быть, потому, что его знания об этом искусстве были куда более конкретными, реальными и точными, и не оставляли места фантазии. Хваленая опасность и всесилие магии крови, способной проникнуть в любые уголки сознания и извратить человека от и до были сильно преувеличены воображением людей. Да, это мощная, тяжёлая сила, способная подчинять и подавлять, но разум человека был материей тонкой, словно паутинное кружево — все мысли, чувства и эмоции его отпечатываются в переменчивой зыбкой Тени, и земная, физическая, насыщенная тёмной силой существования магия могла его только сломить, смять, разбить, словно молотком. Эфемерность Тени не признаёт силу крови — поэтому, пожалуй, маги Разрывов и сноходцы имели право быть самыми свободными от подозрений в использовании запрещенных искусств... если бы только обыденное сознание вообще видело разницу между всеми этими магиями. Маханон только улыбнулся искоса и склонил голову в знак благодарности за признание своего "таланта".

Инквизитор ухватился за предложение настолько решительно и безоглядно, что Лавеллан даже не сразу сориентировался, отстав на несколько шагов, прежде чем последовать за его лордством — оглядываясь в сторону оставленных в рабочем углу книг и бумаг с заметками, но справедливо сомневаясь, что кому-нибудь не достанет ума оставить их лежать на месте. Отбросив мысли о работе, эльф перевёл взгляд на Тревельяна. Он и не думал, что предложение вырваться за пределы Собора будет воспринято с подобной охотой — если будет воспринято вообще, — но по факту оно словно окрылило утомленного церемониалом дворянина, и Маханон мысленно поставил себе галочку за хороший ход. Он и сам не знал, что из этого получится, но дух экспериментатора не желал сидеть на месте и очень оживился, когда стимул повлёк за собой реакцию, прежде невиданную и не испытанную.

"Ох, ну, Создатель, конечно, мог направить мою руку, и ногу, и даже за язык меня потянуть. Но я бы предпочёл, чтобы он этого не делал — я пока ещё могу справиться самостоятельно. И даже без магии." Вслух он, впрочем, ничего не сказал, только улыбнулся с вежливой лаконичностью — вот ещё не хватало, спорить с постулатами чужой веры.

Не прошло и часа, потраченного на смену одежды, на спорое взнуздывание лошадей руками расторопных слуг и путь рысцой по улицам Вал Руайо — и в первых сумерках, коснувшихся чистого зимнего воздуха, двое всадников почти что инкогнито покинули пределы столицы, съезжая с просторного, всё ещё людного тракта на ответвление дороги, уводящее в пересеченные рощицами луга. Кремовая имперская теплокровка, подарок Эсмераль — рыцарь на белом коне, серьёзно, что ли? ещё бы броню латную сообразила, магу-то, ага, — была отлично заезжена под седло и хорошо держала спину, двигаясь мягкой, щадящей всадника рысью. Достав из чресседельной сумки крупное красное яблоко, Маханон покрутил его в руке, скрипнув пальцами по тугой восковой кожице, и с хрустом вгрызся в сочный бок. На то, чтобы нормально поесть после многочасового сидения в библиотеке, времени не было — он сам же сподвиг Инквизитора выдвигаться без отлагательств, — так что долиец просто кинул в сумку первое, что ему смогли предложить на кухне, да с тем и поехал. Инквизитору было выбирать, куда именно они едут, как далеко и как надолго — и пока Тревельян не спешил пришпоривать коня, маг пользовался минуткой утихомирить разбуженное свежим воздухом голодное бурчание в желудке.

— Ну как, Ваша честь, легче здесь дышится? — весело и чуть повысив голос, чтобы быть услышанным сквозь легкий посвист свободного ветра, топот копыт и фыркание лошадей, спросил Маханон — больше, пожалуй, риторически: дышалось-то явно чище и глубже, на свободе то. — Яблоко хотите? — эльф, чтобы не хрустеть непочтительно в одно лицо, похлопал ладонью по топорщащемуся боку своей сумки.

Некормленый с утра долиец только плечами пожал — мол, воля ваша, — да снова хрустнул своим яблоком, не собираясь томиться дольше, хотя сладкий сок больше подстёгивал аппетит, тем утолял его. Подняв лошадь в галоп следом за конём Инквизитора, эльф свободно откинулся в седле и отдал поводья, больше глядя по сторонам, чем на дорогу — послушная кобыла легко приняла направление, не пытаясь обогнать, отстать или выбиться из темпа. К тому времени, как впереди показалась симпатичная Тревельяну таверна, от яблока остался только один огрызок — да и тот с щелчка пальцев улетел в сухую зимнюю траву.

Осматриваясь, Лавеллан поднялся за Максвеллом по поскрипывающим ступеням на второй этаж, бряцая металлом на ботфортах. В ином случае при выезде из столицы на нагрудном щитке его доспеха непременно красовался бы символ Инквизиции, но сейчас маг предпочёл облегченный кольчужный вариант с потёртой от времени кожаной курткой, ничем не выделявший его среди других путешественников. Не каждый сходу отличит мелко кованый сильверит от обычного железа, медвежью кожу от бараньей, а чернёную парчу от плотно тканой шерсти. Впрочем, на одежду его вряд ли кто-то особенно смотрел — татуировка на лице бросалась в глаза куда сильнее. Эльф на шепотки не обратил никакого внимания — давно привык. А вот простой народ к долийцам, не утруждающим себя мало-мальской скрытностью, не привыкнет, наверное, никогда. И раньше-то без шансов было, а уж теперь, когда тень Ужасного Волка разделила их всех...

Отодвинув тяжёлый, крепко сбитый стул, Маханон занял место с другой стороны стола, с интересом посматривая вниз на собравшихся людей, ждущих музыкантов. Ну что ж, это они хорошо заехали — и музыку послушают, и не запомнятся каждому встречному, пусть даже и трудно сыскать менее приметных товарищей: разрисованного эльфа и безрукого калеку. Хотя не показалось ли ему, что внизу за дальним слева столом возвышалась рогатая голова кунари?.. В предместьях Вал Руайо кого только не встретишь, особенно на ночь глядя — за городом-то квартироваться в разы дешевле.

На вьющееся эпитетами предложение Инквизитора долиец только кивнул небрежно, не придавая значения. Ни ему, ни Тревельяну кошельки на поясе не жали — каждый мог бы, если б хотел, оплатить сегодня еду и постой хоть всей таверне скопом, так что какая речь может идти о десятке-другой серебра, брошенной на общий стол? Грош цена той чести, что вскипает, оскорблённая, от такой ерунды. Свои люди, сочтутся.

Лавеллан усмехнулся.

— Навязчивых мыслей? — переспросил он, словно бы раздумывая. На самом деле, он и сам не знал, что за такая особенная причина толкнула его предложить самому Инквизитору свою помощь и общество. Скорее, то было отсутствие причин не делать этого. Маханон не преследовал никаких целей, он лишь привычно слушался своей интуиции, подсказывающей, что в этот момент было бы сделать правильно. С Завесой он обращался точно так же — долго не в силах постичь разумом, до сих пор не зная всего, но выживая и преуспевая наитием и чутьём. Талант, что уж тут поделать. Даже не пропьешь, вот досада.

— Пожалуй, — улыбнулся маг, отвечая Тревельяну его же манерой. — Меня уже давно заботит система латерального переноса напряжения в разработанной Дагной схеме искусственного Якоря. Пока все попытки повторить конструкцию приводят к тому, что он саморазрушается от первой же активации, и... — долиец осёкся, с тихим смешком качнув головой. — Вот об этом и речь. Я слишком много об этом думаю. А когда уделяешь всё внимание какой-то одной проблеме, замыливается взгляд. Мне тоже нужно это отвлечение. И неразбавленный эль, — весело добавил он, кивая подскочившей служанке в приятно чистом переднике. Запеканка с рыбой и грибами? Хорошо, пусть будет запеканка. О придорожном мясном рагу с луком у него уже как-то остались не самые приятные впечатления...

— Что же до радушия... как вы это называете, — отстранённо заметил Лавеллан, когда служанка упорхнула с заказом, сложив руки перед собой на столе и продолжая рассматривать зал внизу. Музыканты примерялись к началу игры, но здесь, наверху, их музыка не должна была слишком помешать беседе. — Мне кажется, дело в разнице оценки, Ваша Честь. Я... вырос с другими взглядами на то, что значит быть соратниками, — в клане чужим не был никто. Даже тех, кого недолюбливали или осуждали, не бросали всё равно, до последнего. Они были свои по крови, по духу, и это значило больше переменных событий жизни. — Не особенно уместными среди людей, это я знаю. Но тем не менее, — он перевёл взгляд на собеседника, взглянув практически в упор, — я не могу сказать, что оказываю вам какую-то особую услугу или благодеяние. Каждый из моего клана поступил бы так же — пришёл на помощь, когда она нужна собрату по оружию... по цели, по духу, чему угодно, — улыбка скользнула от одного угла рта к другому. — Никакой особой причины нет. Это стиль жизни, — Лавеллан неопределенно дернул плечами, не зная, что ещё он может пояснить.

Но смысл вопроса говорил Маханону куда больше, чем выражение лица или спокойный тон. Он пробыл при орлейском дворе достаточно, чтобы научиться не смешивать то, что говорится, с тем, как говорится — а еще кому говорится, где говорится и еще целый ряд других сложностей, накрученных людьми на их традиционные высокосветские манеры, — и судить каждое в отдельности. Поверхностная беспечность дворянина не значила ничего для темы, которая даже в идее своей многим была невообразима. Даже после того, как Корифей наглядно продемонстрировал уязвимость Завесы, для большинства она оставалась вечным, незыблемым понятием. Сорвать Завесу? Как так, разве такое возможно? Гибель мира всегда виделась другой, в крови и войнах, в опасности неминуемой и всепожирающей, как Мор. Но даже Мор всегда оставался в истории проблемой в первую очередь тех стран, на чьей территории он разгорался — остальные не спешили вмешиваться и тешились счастьем того, что их не затронуло. Что уж говорить об угрозе магической, даже среди магов понятной далеко не всем. Лавеллан молчал несколько секунд, глядя в лицо человека напротив — того, кто лично встречался с Древним Богом, обещавшим сделать это в ближайшее обозримое время и отведшим миру лишь сколько-то лет покоя, прежде чем всё изменится непоправимо. Сколько? Скоро и третий год пройдёт. Сколько у них ещё осталось? Сидеть на пороховой бочке, не имея толком никаких доказательств, кроме слов и снов эльфов о возвращении Арлатана. В этот раз враг был хитёр, он таился в тенях, он не грозил порядку мира так открыто, как Корифей в своё время — и даже в Корифея многие поверили только тогда, когда отгремела битва в Арборе.

— Гипотетически, — повторил эльф иронично, улыбнувшись со светлой грустью. — Ваша Честь, время для гипотез закончилось вместе со Священным Советом. Тот, кто создал Завесу, тот, кто может ею манипулировать, может и уничтожить её. Это уже не гипотеза. Это только вопрос времени, — Лавеллан вздохнул, опуская взгляд на стол. — Но видят боги, никто не сдастся просто потому, что Солас так сказал. Он, сами знаете, много чего говорил. Не всегда правду.

Музыканты внизу завели первую мелодию, лирично-легкую, летящую, завлекающую внимание приятным мотивом. Рассеяно последив за игрой, словно собираясь с мыслями, чтобы ответить на сам заданный вопрос, долиец наконец заговорил снова:

— Якорь будет полезен. Его основная задача состоит в усилении статичности мира, — собственно, потому они и оставили название. Якорь позволял закрепить точку отсчета, удерживая что-либо от переменчивости, навязываемой магией, творением, доступным связанным с Тенью живым существам. По сути, в этом он был почти идентичен тому, что делали искатели силой своей воли и храмовники силой лириума. Но от него требовалось не только отогнать, но и сотворить тенденцию отрицания. Упорядочить. Утвердить верховенство существующей формы над гипотетической. Это было намного сложнее. — Пока рано судить, преуспеем мы или нет с его стабилизацией. Но когда время придёт, быть может, именно с его помощью мы сможем удержать небо от падения, — Лавеллан снова улыбнулся одними губами, взглянув на собеседника. Он не обманывал себя надеждами, но и на мелкие цели размениваться тоже не собирался.

К столу спешно и бойко поднырнула разносчица, поставив перед господами кружки с элем и с лукавой лестью пожелав приятного вечера — и эльф, без промедления взявшись за ручку, едва ее отпустили тонкие женские пальчики, поднял свою кружку перед собой.

— Впрочем, что это мы с вами всё о серьёзном, лорд Тревельян? Как-никак, прямо сейчас Завеса никуда не падает и, будем надеяться, завтра тоже не упадёт. Так что давайте-ка лучше выпьем. За то, что мы выбьем Волку зубы прежде, чем он сам их об нас обломает, — ухмыльнулся долиец, подавая кружку вперёд с предложением поддержать тост.

Лавеллан только с намеком двинул бровями над кружкой, прикладываясь к ней на несколько смелых глотков, не пробуя. Ещё бы, кому как не его народу знать, как обходиться со всякими Ужасными Волками. Для него Фен'Харел был персонажем страшилок и тёмных историй задолго до того, как попытался сделаться таковым для всего мира. И не во всех, совсем не во всех сказках добро обязательно побеждало коварное и беспринципное зло. Но они постараются. Просто одной доброты для этого будет недостаточно.

Эль был неплохой — может, разве что, крепости не хватало: то ли сорт, то ли в самом деле разбавляют, чтобы хватило на прибавившееся число гостей. Облизнув губы, эльф отставил кружку на стол, выглядывая в зале подавальщицу с обещанной запеканкой — но та всё еще несла еду кому-то другому, оставляя его собственный желудок тоскливо поджиматься к рёбрам среди всех аппетитных ароматов, растекающихся по таверне из кухонных дверей. Яблоко кануло в пасть разгоревшегося голода практически незамеченным.

— Так уж ли на виду, — вполголоса заметил он с лукавством, расслабленно опираясь на стол, — но вряд ли затем, чтобы услышать ответ. О Тревельяне, конечно, публике было известно многое — о нём самом, о его делах семейных, однако Лавеллан всё равно не верил, что Максвелл позволяет людям видеть всю правду. Скорее, хочет, чтобы так казалось — он сам на его месте так хотел бы.

— В Джейдере, Ваша Честь. С позапрошлого года там. Правда, я не был... — эльф на секунду запнулся, так и не сумев выговорить "дома". Несмотря на то, что ему нравилось это место, нравилось чувствовать и называть его своим, нравился полный уютной, достойной и сдержанной роскоши интерьер особняка, нравилось проводить там дни в редкое время без забот, но "дом"... дом по-прежнему был там, далеко. Не здесь, не во всем этом словно бы временном, при всей серьезности не имеющем должной глубины.

— Не был там с середины осени — с тех пор, как в лабораторию доставили запрошенные Дагной реактивы и металлы, мы... почти не отвлекались. Ну и, конечно, не только работа меня вдали держит, — усмехнулся долиец, отгоняя колкие, как засыпавшийся за шиворот песок, мысли и пожимая плечами. — Лорд Инквизитор желает знать, с кем я провожу вечера и ночи? — эльф снова дёрнул бровями, словно бы удивлённый таким интересом, но уточняя с сомнением больше из забавы, если судить по тону. — Я думал, это только шпионам Её Святейшества интересно.

Сейчас, пока Эсмераль гостила у родственников, он мирно ютился в своей комнате-келье с книгами и бесчисленными листами бумаги с расчётами и черновиками, мигрирующими между лабораторией и библиотекой — в иное же время, за вычетом тех рабочих вечеров, когда маг засиживался до ночи, не желая бросать дело на середине, его всегда ждала часовая поездка по ночным улицам Вал-Руайо и с гарантией отводящее голову от исследовательских проблем общество герцогини де Жевинь — и никакого секрета в этом не было. Но всё равно, заводить речь о своей личной жизни с человеком полёта Тревельяна... впрочем, вечер был такой, располагающий к простоте и презрению титульных различий. Он же сам первым на этом настоял, так чего ж теперь удивляться?..

Лавеллан негромко рассмеялся на его вопрос о сплетнях, откидываясь на стуле, и снова подался вперёд, отвечая с колким прищуром над улыбкой:

— Вам честно или какую-нибудь вежливую отмазку выдумать? — долиец снова дёрнул бровью — кажется, это был его самый любимый жест, — но уточнять, действительно похож или нет, не стал, позволяя Тревельяну додумать и истолковать на собственное усмотрение. Вместо пояснений эльф тоже отвлёкся на глоток эля. Такими темпами нужда в смене кружек достанет быстрее, чем им принесут хоть какую-то еду.

"Эк вы оживились-то, Ваша Честь. А говорите, будто не похожи. Какое не похожи с такой-то жизнью во шлейфе придворных интриг."

Лавеллан не особенно любил распространяться о своей личной жизни — ни обсуждать, ни хвастаться его никогда не тянуло. Однако, если это необходимо, чтобы наконец увести беседу и мысли от серьезных тем, гнетущих и давящих на плечи, то и о предпочтениях в фасонах ночных рубашек порассуждать не зазорно, не то что про отношения, в которых не было ничего сакрального. Это был такой же факт его жизни, как и любой другой. Всё, что долиец мог и хотел скрывать, никак не было связано с его нынешней жизнью в Орлее. И, по счастью, лежало вне сферы беззаботных интересов Его Инквизиторства, человека совсем других планов существования и взглядов на эту самую жизнь. А может, и не совсем. Еще полчаса тому его никак нельзя было назвать беззаботным. Другое дело, что причина этому пока являлась Маханону весьма приблизительно. После затронутой будто бы невзначай темы Завесы ему уже не казалось, что дело только в трудностях общения со знатью и проблемах, поставленных перед Инквизицией по указке Верховной.

Тень Фен'Харела не исчезала никуда, даже когда сам он на глаза не показывался.

— Подробностей, Ваша Честь? Вам интересно будет ли слушать оды в адрес очаровательной родинки над уголком рта, так игриво заметной, когда моя причина не работать улыбается? Или же о сладкой полноте ее губ, о шелковой тяжести локонов цвета ночи? — Маханон повёл пальцами, изображая то плавную линию с изгибом, то крупный завиток. — А то ещё и про чувственную нежность объятий или манящую глубину декольте речь зайдёт, да как сменится воспоминаниями о запахе диких роз и тягучей гибкости талии, освобожденной от корсета... — эльф сокрушенно покачал головой, словно и впрямь порицая и досадуя. — Вы уверены, что не устанете слушать, если я начну обо всём этом рассказывать?..

Маханон поднял кружку, с удобством откинувшись назад и в несколько глотков допивая почти всё, что в ней оставалось, и прозрачно-голубые глаза его при этом совершенно откровенно смеялись.

— А я не только очарованием да словами беру, — мурлыкнул маг в кружку, почти смешав слова с последним глотком эля. Выдохнул, отрываясь от кружки, и продолжил: — Бесспорно, на женщин по обе стороны Недремлющего моря они действуют лучше всего прочего, — Маханон с размашистым стуком отставил осушенную посуду на край стола, чтобы подносильщица могла её забрать и наполнить снова. — Но словами одними не добьёшься толку, если всё, что есть в запасе — это слова, — эльф улыбнулся, пожав плечами. А чего ему из себя скромника изображать? Он уже давно уяснил, что излишнее преуменьшение не красит — как и избыточное самохвальство. Истина, как всегда, где-то посередине, на самой тонкой линии.

Удержаться на этой границе — особое искусство, в совершенствовании которого ему предлагало попрактиковаться любопытство Инквизитора, естественным образом желающего узнать, с кем же всё-таки нелегкая унесла его прочь из столицы. Ну в самом деле, лучше уж пусть об этом думает, чем о бесконечной череде проблем и задач, щедро насыпанных Верховной Жрицей, пользующейся тем, что основная цель их снова куда-то ускользнула и "рационально распределяющей ресурсы". Из-за этой политики средства на разработку лабораториям выделялись ну очень неохотно, часто приходилось изворачиваться и искать обходные пути. Но если без Якоря Инквизиция могла существовать и дальше, силами тренированных магов уже не беззащитная перед разрывами в Завесе, то отбери у них героя, сошли в очередную отдаленную область на переговоры и забудь там, в бесконечной праздной суете политических решений, ничего толком не менявших —  что будет? Инквизиции нужен её символ, её Геральд. Даже без руки, без основной своей силы, Максвелл оставался центростремительной силой, осью вращения организации. Инквизиции нужна цель — настоящая, своя собственная, не заключенная в обобщенном "служить и защищать".

— О, нет, знаете ли, я иллюзиями не увлекаюсь, — рассмеялся долиец, отмахнувшись. — Мажьи заморочки, я полагаю, но, имея дело с Тенью постоянно, начинаешь ценить всё неизменное и настоящее. В реальности снов мы можем быть окружены чем угодно, но в конечном итоге проснёмся, и в наших руках не будет ни золота, ни красавиц, — Лавеллан развёл руками и усмехнулся. — Мы все живём в мире сущного. А в нём игрой воображения сыт не будешь.

Как-то совершенно некстати вспомнились долгие рассказы Соласа, поучавшего других магов, о Тени и снах, весь тот хорошо ощущавшийся за его словами восторг и благоговение перед тем миром за Завесой. Маханон кинул взгляд по сторонам, на разговаривающих, выпивающих, смеющихся людей, на играющих музыкантов и кого-то внизу, махавшего кружкой под ритм мелодии. Всплески шума, запахи кухни и эля, скрип дерева, вся реальность, прочная, независимая, настоящая — как всё это можно променять на плывущие видения, бесконечные отражения, производные от жизни, вторичные, изменяющиеся, ничего не создающие впервые? Вернуть время, когда мы все творили как дышали, когда магия была естеством, а не даром? Да будь ты проклят со своими прогрессивно-регрессивными идеями возвращения в давно разрушенную сказку. Мир освобожденных иллюзий, покорный воле всех и каждого, мог впечатлить разве что закоренелых идеалистов, не видящих дальше собственного носа. Должно быть, было во всём этом что-то, чего никто из них понять не мог, но без этих деталей идея ужасала. Не таким долиец рисовал себе возвращение Арлатана. До Соласа они просто мечтали, желали, загадывали... никогда на самом деле не пытаясь представить, какими жертвами это все может обойтись, какую цену придётся заплатить за мечту. Смешно надеясь, что все случится как-нибудь само, без их участия. Древний эльф не был полностью неправ в своём презрительном отношении к обнищавшим духом и мыслью наследникам некогда великой культуры. Но почему его прошлое должно быть лучше их настоящего? Исхудавшего, истощенного, но зато своего собственного, добытого собственными руками и в этом ценного. Мир прошлого не был идеален. Угнетаемые и угнетающие были всегда. Что надеется создать Ужасный Волк, опираясь на измученные души нынешних эльфов? Мечтающих не об Арлатане как таковом. О мести. О свержении тех, кто держал их носом в грязь, о расплате. А там хоть трава не гори.

Так не пойдёт. И для этого им нужна Инквизиция. И живой здоровый идейный лидер, голова этого монстра.

— Эсмераль, Ваша Честь, — ответил, наконец, эльф по существу, отпив глоток из снова наполненной кружки. Вместе с элем им наконец-то подали и запеканку, дразнящую нос горячим ароматом. — Её имя Эсмераль. Младшая дочь де Жевинь, вы, полагаю, слышали о них. Она — моя жизнь простого агента, — улыбнулся Лавеллан с какой-то даже неловкостью. — А вы, я смотрю, простой жизнью почти и не живёте. Даже на праздники к семье не поехали. Не смогли вырваться из тенёт? — поинтересовался долиец, вилкой разделяя запеканку на небольшие части.

— Она самая, — улыбнулся Лавеллан узнаванию Инквизитора. — Я не сомневался, что вы запомните её за... целеустремленность. В этом качестве ей, как и в красоте, не откажешь, — без прежнего лукавого хвастовства, но с явным реверансом почтительности в сторону дамы заметил долиец. — Так что не думаю, что в этом... только моя и качеств моих заслуга, Ваша Честь. Эсмераль — особенная женщина, она лучше многих знает, что ей нужно и кто... ей нужен, — он согнал улыбкой недолгую серьезность, отвлекаясь от беседы на еду.

Не только очарованием да словами, хах... Сказать было легко, но вряд ли Маханон смог бы как-то конкретизировать то, что имел ввиду. Нет, конечно, сориентировался бы да придумал ещё что-то, не моргнув глазом лишний раз — но понимания... не то что понимания — веры не было в то, что еще может быть ценного в нем для молодой герцогини помимо симпатичного лица и умения... угодить иным желаниям. И даже если он поверит — что это будет значить для него самого? Да, Эсмераль была бесспорно хороша собой, умна, женственна и приятна, но... Постоянно оставалось какое-то "но". Подсасывающее под ложечкой чувство иллюзорности, недолговечности происходящего. Приятной шутки, причуды, оборвать и погасить которую можно в любой момент. Словно все эти три года были одним затянувшимся вечером, а утром каждый проснется в своей постели и больше не вспомнит о былом. Отгоняя от себя невнятность чувств по этому поводу, Лавеллан поспешил перевести тему.

— От дворян Вал Руайо хотя бы помощь... звенит не только в голове, но и в карманах? — посмеиваясь, поддержал он собеседника в его нежелании общаться с дальней родней, и примолк чуть удивленно, когда Инквизитор заговорил о прошлом. До всего этого — всего чего? В судьбе Тревельяна, человека, вмешавшегося в планы древнего магистра и первородного порождения Тьмы, а в том вдобавок случайно перешедшего дорогу еще и планам еще более древнего бога, хватало различных бесповоротных точек. Поднимая кружку с элем, чтобы подхватить условный тост, Маханон предпочёл с цепким интересом поинтересоваться:

— Она? И как же ее зовут? Ту причину, по которой вы хотели бы жить другой жизнью, — улыбнулся эльф после глотка эля, ставя кружку на стол. — Раз уж выдался такой неформальный вечер, — намекнул он на то, что от безусловных и тягостных реалий нынешней жизни Инквизитора и главы личной гвардии святейшей персоны южного Тедаса имеет смысл отвлечься хотя бы умозрительно — ведь сюда они приехали вовсе не затем, чтобы в очередной раз вспоминать о скучных приемах, постылом церемониальном общении и людях, оставляющих на отношении Тревельяна к жизни такой заметно тяжелый и тягостный след.