„Первый Ворон отказался говорить, даже когда мы приложили ему к подошвам угли и содрали кожу с лица и рук фруктовым ножом. В ответ на это он прокусил себе язык и захлебнулся кровью.

Второй пленный повторил всё то, что мы уже знали: королева Мадригаль уехала на охоту и не появилась на вечерних празднествах. Когда впоследствии нашли её тело, из груди её торчало четыре стальных меча. Я спросил, известно ли ему, что один из этих мечей — копия меча милосердия Гессариана. Он ничего об этом не слышал — по крайней мере, так сказал. Умирая на дыбе, он улыбался.

Третий Ворон, поняв, что не покинет подземелье живым, похоже, надеялся разозлить мастера Фиоре и обеспечить себе быструю смерть. Пока мастер Фиоре пытался работать, Ворон испытывал наше терпение едкими комментариями, отпустив в какой-то момент и замечание в адрес матушки Фиоре (не буду его здесь приводить). Надо признаться, меня восхищает его способность в таких условиях не только внятно говорить, но и успешно хитрить.

Среди всей своей бестолковый болтовни третий Ворон поднял важную тему. У его гильдии есть определённая репутация, и её надо поддерживать. Они безжалостны, эффективны и осторожны. Как бы им удалось добиться такой славы, если бы агенты выдавали имена заказчиков под какими-то там "банальными пытками"?

Это меня озадачило, и я объявил перерыв. Подумав, заколол Ворона в сердце, а четвёртого и пятого велел отпустить. Если и можно из них извлечь признание, то явно не болью. Рекомендую более не прибегать к этой тактике.“

— Рапорт капитана Аристида, которому было поручено расследование убийства антиванской королевы Мадригаль ●

„Кончается эльфийский корень. Надо послать завтра девочку, чтобы собрала. И парня из деревни к ней приставить. Бои все ближе. В Редклифе закрыли ворота. На перекрестке останавливаются беженцы.

Лечил беженцев. Проблемы с желудком (и не только) из-за несвежей пищи. Ожоги от магических атак. У одного старика ломит кости (бежал из деревни, когда напали отступники, от этого стало только хуже).

Беженцев прибавляется. Кончаются эльфийский корень и веретенка. Лечил порезы, контузии, внутренние кровотечения. Шестерых подлечил, двое отправились к Создателю (постарался, чтобы полегче было). Говорят, храмовники напали на них как на предполагаемых отступников.

Лечил на перекрестке кашель. Написал в Редклиф, чтобы прислали одеяла. Ответа нет. Вдова Тен преставилась во сне.

Лечил на перекрестке голодный озноб. Еще беженцы. Ожоги, контузии, тяжелые кровотечения. Угодили в стычку отступников с храмовниками. Ампутировал руку девочке, чтобы спасти. Без эльфийского корня все равно помрет, но собирать уже опасно.

Девочку лихорадит. Беженцы наткнулись на горящий фургон, не доехавший до перекрестка. По описаниям ― как у старого Винна. Трупов нет, но из вагона всё забрали. Больше припасов не будет.

Думаю, девочка выкарабкается. Истратил последнюю порцию эльфийского корня. Будут делать припарки из того, что найду. Сказал беженцам, чтобы кипятили всё, что едят и пьют. Слишком много заразы. Приехала Жизель, ● говорит, скоро доберётся Инквизиция и поможет.

Снаружи сражаются. По звукам ― и маги, и храмовники. Беженцы разбежались. Кто-то кричит снаружи. Надо помочь.“

— Этот дневник вел пожилой целитель, живший на Перекрестке во Внутренних землях Ферелдена. Скорее всего, его убили в той стычке.

„Предпоследнюю помню. Я не подходил к ней ближе, чем на шестьдесят шагов — то есть два размаха крыльев. Так оставалось время для отхода в случае чего. Она была уже довольно слаба, но всё же разумнее было держать дистанцию и оставить работу с животными тренеру. Она была на грани истощения. Не привык я видеть их такими.

О, это были величественные паршивцы, и они себе цену знали. Спросите любого Стража, слетевшего вверх тормашками за то, что поленился вычесать гнид. Понимаете ли, у тренера и животного складываются родственные отношения — каждый знает, чего хочет другой. Что касается грифона, то он хочет ухода и расчёсывания. И попробуй только смухлюй. Надо — значит надо. По-моему, вполне честная плата за Стража-Командора в седле при всех доспехах, грозы с молниями и виражи под самыми крыльями архидемона! Легенда — что тут скажешь!

Но на земле они не забывали, что им причитается. Не выходило увильнуть и просто искупать заразу (во время купания намокший грифон напоминает барахтающуюся крысу) — нет, нужно было вручную почистить все проклятые тридцать футов распростёртых крыльев. Забывать об этом не стоило, а то в следующем полёте вами ненароком могли зацепить дуб, оставив на память вмятину на очередном шлеме. Но когда всё было в порядке — перья расправлены, когти подстрижены — ничто не могло сравниться с этим величием. Вы ощущали себя так, будто способны дотянуться с небес и взять весь Тедас в ладони.

Словом, помню предпоследнюю, а то как же. Когда померла, маги её вскрыли — они вечно это делают, — ну а потом мы её сожгли. А потом я напился.

Последнего не помню. И не думайте заставлять вспоминать.“

— комментарии неизвестного Серого Стража из отчётов Вейсхаупта об исчезновении редкого вида, переписанные для широкой публики Филлиамом, бардом!

„ Эландрин, брат наш. Храни тебя Фалон'Дин. Храни тебя Создатель. Пусть здесь будет начертана правда, чтобы не поминали тебя как предателя, а скорбь наша не казалась преходящей горестью. Хоть и присягал ты служить нашему народу, были те, кто не верил твоему сердцу. Слишком часто мы сражались с людьми на наших границах, и затерялось в памяти то, как все начиналось. Когда пошли слухи о похищениях, их Церковь, как всегда, поспешила насочинять лжи. В спешке и гневе они убили сестру Сионы, когда та слишком близко подошла к их охотничьей тропе. Ты принес ее тело к нам, оплакивал ее вместе с нами, но сердце твоё было отвлечено. Сиона молила о мести, но ты отвернулся. Все чаще и чаще ты исчезал, ни словом причин не объясняя. Когда поползли слухи, что ты обратился в их веру в Создателя, мы приготовились к худшему.

Сиона стремилась тебя спасти, вернуть к нам. Она уже потеряла сестру — каково ей было бы потерять еще и брата? Однажды в тени деревьев она увидела тебя с женщиной — той самой, что отвратила тебя от нас. Женщина указала рукой на деревню. Ты повернулся и вместе с ней долго глядел на стены Церкви.

Сиона вернулась. Рассказала нам, как люди настраивают тебя против нас, как они, должно быть, вложили тебе в душу свою ложь. Что теперь, как верный слуга дела Создателя, ты должен будешь выдать все наши тайны. Мы отправились к тебе, чтобы узнать, что из этого правда, но ты снова исчез.

Тогда мы решили остановить тебя. Сиона спешно повела свой отряд к деревне. Там мы собирались тебя перехватить и вернуть домой... или же предать cуду. Но в безлунной ночи Сиону среди древ увидела та женщина и бросилась к ней — с криком, сжав что-то в руке. Сиона выстрелила. Женщина упала, шепча: "Эландрин...", а из руки у нее выскользнул букет ромашек.

Жители деревни заметили исчезновение девушки и слышали крик. Они бросились на эльфов, но, конечно, не могли с нами тягаться.

Так торопливость Сионы превзошла даже твою. Ты преклонил колени среди древ: последнее объятие, окровавленные лепестки липнут к одежде. Подтянулись другие люди, а ты даже не шевельнулся. Но они и не собирались тебя слушать. Их стрелы пронзили твое сердце, и ты упал рядом с ней. Мы нашли твое тело в реке, куда они его выбросили. Ее же забрали свои. Это был еще не конец, но твоя история завершилась.

Покойся же как почитаемый нами брат — с венком из ромашек на лбу, с письмом, оброненным ею, в руке. Кто бы ни хранил тебя и кто бы ни хранил ее, пусть вы встретитесь снова по ту сторону. “

На письме — поблекшие пятна крови.

„ Адалена!

Какое мне дело до богов, которых я не видел, и до Создателя, которого не знаю? Пусть эти возвышенные дела заботят других. Я знаю только эту жизнь, видел только этот мир и люблю только тебя.

Наверное, твоя жрица не верит в искренность "диких" эльфов. Если мне нужно сказать ей, что я буду почитать Создателя, — пускай. Твой бог заступается за подопечных так же, как наши боги. В моей жизни ничего не переменится.

Я вернусь через две недели. Буду скучать по тебе до того, а после — стану твоим навсегда.

Эландрин.“

„Дорогая сестра!

Целую вечность не писала, но просто не могу тебя не поблагодарить! Твой совет пришёлся как нельзя кстати. Пара оплаченных слухов — и всё в Минратосе решили, будто мы с Квиринусом заклятые враги. Так что его поганая семейка не лезла в наши отношения, хоть это и не продлилось долго

Сам Квиринус, увы, оказался не таким идеальным. Поймала его недавно за флиртом с кем бы ты думала? С какой-то сопорати. Ну, тут я терпеть не могла — мы поссорились, и я ошпарила его кипятком. Пусть сопорати целует теперь его обваренную физиономию.

Пока что он прячется у себя в поместье и делает вид, будто ранен в дуэли. Несомненно, захочет отомстить. Не волнуйся, сестричка, я приняла меры предосторожности. Не говори никому, но господин научил меня кое-каким трюкам, чтобы не дать себя в обиду. В ритуале пришлось израсходовать кухарку — Ленну, что ли? Но теперь мне хватит сил, чтобы пресечь любые глупости Квиринуса. Убытка особого нет — кухарки на рынке десятками продаются.

Чувствую себя замечательно. Не хочешь ли наведаться ко мне на праздник Первого дня? Я научу новую кухарку делать твой любимый лимонный торт. Было бы прелестно.“

— Письмо магистра Дельфины сестре Олии, 8:65 Благословенного века

„Создатель, дай мне силу.

Когда порождения тьмы пришли в Денерим, я так плакал, что ничего не видел вокруг, но я всё же бился за тебя. Когда демоны наводнили небо над Храмом Священного Праха, мои руки дрожали так, что я едва мог держать лук, но я всё же бился за тебя. Когда Корифей и его архидемон уничтожили Убежище и убили моих друзей, я кричал, пока у меня не исчез голос, но я всё же бился за тебя.

Они посылают меня в атаку на Адамант. Говорят, что крепость обороняет армия демонов и шансов у нас мало. Мы не можем победить, но наше вмешательство, наша жертва могут дать важным людям возможность сделать то, что нужно. Мне скручивает живот, и я вижу мёртвых друзей из былых битв, они тянут ко мне руки каждый раз, когда я закрываю глаза.

Я так боюсь, Создатель.

Но всё же я буду биться за тебя.“

— Неизвестный автор

Ежеквартальный вестник "Распутная вдова": издание для благородных мыслями и скорых на поступки.
***„Распутная вдова радуется цветению весны за чтением „Каллипигийских кирасиров“, где фаворитка её величества поймана с поличным в приятнейших обстоятельствах. Смогут ли доспехи — и благопристойность — кирасиров выдержать этот штурм?

Мнение самой Леди:
„Это, конечно, не Тетрас, но весьма волнующе, если вам, конечно, нравятся „начищенные кирасы“. Надеюсь, что нравятся. От шока трепещет три платочка из пяти“.“
— РВ***„Распутная вдова празднует наступление лета за чтением „Подчинись её приказам“! Пикантного рассказа о храмовниках, выстоявших твердо перед угрозой раскола от некоей тайной хитрости. Демонстрация вдохновения во всей его остроте и Песни Света во всей её пылкости.

Мнение самой Леди:
„Такой удар по благопристойности, что я прилюдно лишилась чувств, ставя под угрозу собственную честь. Дважды. От шока трепещет пять платочков из пяти“.“
— РВ***„Распутная вдова радуется прохладе осени за чтением „Снов о Страсти“, исповеди ученицы, прошедшей через весьма необычные Истязания. Запретные шалости переданы поистине одухотворённо.

Мнение самой Леди:
„История очаровательная. Стоит поддерживать Круги уже только потому, что происходящее за крепко закрытыми дверями подогревает воображение. От шока трепещет три платочка из пяти“.“
— РВ***„Распутная вдова отогревается в зимние холода за чтением „Призыва к любви“ — рассказа о легендарных героях, Серых Стражах, и их знаменитом праве призывать тех, кто больше других готов к ним присовокупиться.

Мнение самой Леди:
„Уже ставший классикой сюжет о Стражах, которые приходят на Зов. Или я должна сказать наоборот?.. От шока трепещет четыре платочка из пяти“.“
— РВ***„Распутная вдова празднует наступление нового года, поражаясь бесчестию былого за чтением „Рогатых“, романтической саги о покорении страны и сердца. Все потребности будут удовлетворены, когда загорелые гиганты окунутся во взрывную страсть друг друга.

Мнение самой Леди:
„Только для самых разборчивых. Изнеженные бутоны пускай остаются в саду, пока распускаются самые дерзновенные из нас. От шока трепещет пять платочков из пяти“.“
— РВ

„Верховная жрица Розамунда. С ней связана прелюбопытнейшая история. Розамунда была самой молодой из когда-либо избранных Верховных жриц; она родилась в знатной семье Монбейяр, а к будущей роли её готовила её предшественница — Верховная жрица Гортензия II.

В письменных источниках говорится, что Розамунда была ослепительной красавицей, мгновенно завоевавшей сердца и воображение орлесианской публики. Вскоре после её коронации в знатных кругах Орлея начали распространяться эротические картинки и литература с её участием. Изображаемые ситуации не имели ничего общего с реальностью; Верховную жрицу Розамунду ни в чём нельзя было упрекнуть, но, казалось, её благочестие и непорочность только подливали масла в огонь творчества её "поклонников". Для них правда была неким надоедливым существом, которое хорошо бы скинуть с ближайшей скалы, и они ничем не ограничивали себя, изображая Верховную жрицу в ситуациях не только запретных, но зачастую и физически невозможных.

Несколько страниц из буклета, в котором содержатся рассказы о Розамунде, находятся в частной коллекции некоей леди, чьё имя не будет названо. На одной из страниц в томительных подробностях описано "благоуханное святилище" Розамунды. Остальные посвящены рассказу о "ликовании" её святейшества, к "молитве" которой затем присоединяется группа верных храмовников.“

— Сестра Дамсон, "Тайны её святейшества"

„Церковь описывает Священный поход на Долы как праведное выступление верующих против дикарей-язычников. Но я уже давно изучаю Долы и хорошо знаю все изъяны "общепринятой" версии, пестрящей церковными и людскими предубеждениями. Мой моральный долг — предложить иное понимание: Священный поход на Долы был не чем иным, как завоевательным манёвром под прикрытием веры.

На карте прекрасно видно, как велики Долы. Что ещё важнее, они отгораживают Орлей от остального юга и, вероятно, являлись важным препятствием для военной экспансии империи за счёт ферелденских земель. Естественно, мы только выиграли от рассказов о жестоком и неразумном народе, нападающем на невинных миссионеров и приносящем в жертву благодетельных андрастианских младенцев. Правда же состоит в том, что эльфы просто хотели сохранить независимость на землях, дарованных им самой благословенной Андрасте, в то время как люди демонстрировали явное намерение лишить их автономии.

Неудивительно, что эльфы в ответ изолировались. Империю это более чем устраивало. Поглядите — вот королевство, отвергшее дипломатические отношения и не пожелавшее помочь во время Второго Мора, когда порождения тьмы напали на Монтсиммар. Что это, если не затаившаяся змея, которую нужно раздавить, пока она не набросилась со спины?

Учёные пишут, что Священный поход на эльфийское королевство в Долах Церковь объявила после резни в Ред-Кроссинге. При этом они игнорируют то обстоятельство, что никто в точности не знает, что случилось в той деревне и почему напали эльфы. Ответ Церкви на эльфийскую агрессию, приведший к сотням жертв, был предсказуем. Но в свете моего тезиса, пожалуй, следует заново взглянуть на события в Ред-Кроссинге и подумать: а не была ли атака спровоцирована? Или, как вариант: не счёл ли кто-то возможным пожертвовать одной деревней, чтобы оправдать порабощение целого народа?“

— "Новый взгляд на Священный поход". Брошюра неизвестного автора, опубликованная Университетом Орлея в году 9:12 века Дракона

„Проще всего было бы сказать, что законы природы к Тени неприменимы, но, хотя путешествия по Тени и доставляют много трудностей магам, она не настолько хаотична, чтобы не поддаваться описанию. Хотя расположение вещей может казаться сумбурным, они функционируют так, как мы ожидали бы от них в реальном мире. Книгу можно открыть и перелистать, хотя страницы могут быть пустыми или содержать бессмыслицу. С помощью пера и чернил можно писать, хотя перо может писать само по себе, а чернила в чернильнице могут никогда не кончаться. Если предметы висят в воздухе — то обычно на той высоте, где они находились бы, существуй под ними опора: так, расположение свечей может соответствовать несуществующему канделябру.

Почему же законы Создателя здесь искажаются, но не нарушаются полностью? Почему книга не превращается в дракона, а статуя не разлетается на тысячу огней? Ответ, как мне кажется, связан с тем, что наблюдаемые нами в Тени предметы чаще всего рукотворны, оформлены руками людей. Статуя — плод труда скульптора, созданная вещь. Ваяя её, он наделяет её смыслом, причинностью, целью — и этот смысл статуя помнит. По иронии судьбы, больше всего здесь игнорируют законы природы природные же объекты. Каменные глыбы, например, парят в небе. Их не касались ничьи руки, их не наделял сущностью и смыслом смертный разум.

Наверняка этого не узнать, но я полагаю, умей гномы видеть сны и менять Тень согласно своему миропониманию и восприятию, камни в небе не плавали бы.“

— Чародей Эфинеас Асератан, "Форма Тени"

—1—„Мы подвергли тщательному изучению этот рассказ о Не-Шеритане, служанке ферелденского лорда, с которым её связывали непривычные орлейским нравам дружеские отношения.. Во время дипломатического визита и лорд, и служанка в равной мере комментировали абсурдность традиции масок, в возмущении считая их знаком презрения орлейцев, и правда воспринимавших этих гостей незамысловатыми простаками. Ферелденцы были так оскорблены этим отношением, что служанка утащила и примерила маску орлейского генерала Шеритана из гардеробной. "Что за смешная вещица", морщила она нос под довольный хохот своего лорда. Стремясь поделиться сей причудой с другими гостями, лорд, однако, получил совсем не ту реакцию, какой ожидал. Никто из собравшихся не осмелился усомниться в носителе маски, даже при том, что им прямо сообщили о подмене. Для Орлея того времени маска и была личностью, и носитель её воспринимался мужчиной, даже будучи стройного сложения и другого пола. Было ли это проверкой выдержки? Или же свидетельствование допущенной ошибки также считалось грубым нарушением общественного порядка?..“

—2—„И потому эту гостью-служанку не просто приветствовали, словно настоящего генерала, но немедленно увели на совещание, поскольку то был приём не просто ради увеселения, а для обсуждения грядущей военной кампании. И во главе всей военной мощи Орлея теперь стояла девица с лицом командующего. И никто не задавал вопросов, боясь порицания. И она, служанка, никуда не могла деться. Оставшаяся без своего лорда, она была до смерти напугана подобным сумасшествием орлейцев. Вдруг, если она снимет маску, они тут же назовут её самозванкой или шпионкой, или кем-то ещё — она не представляла, чего ей ждать. И когда батальоны армий врага выдвинулись маршем на орлейскую армию, служанка была уверена, что это обернётся неизбежной гибелью для них всех.“

—3—„Но, как известно, в критические моменты в нас могут просыпаться такие способности, о каких мы и не подозревали. Служанка, боясь расправы, осталась Не-Шеританом. И говорила с людьми. И вела их в бой. И сама шла в атаку. И вот, под знакомыми знаменами, ведомые незнакомым голосом, войска Орлея повергли врага. Теперь всё чаще говорится о том, что служанка для своего известного воинской славой господина была больше адъютантом, чем горничной, что силу врага в пересказах преувеличили, что офицерский состав хорошо знал свои обязанности и без генерала... Но никто не оспаривает тот факт, что Не-Шеритан как минимум действовала разумно, а как максимум — вдохновляла солдат.“

—4—„И вышло так, что победа была полной и решительной. Генералу Не-Шеритану были возданы великие почести. И так растрогалась Не-Шеритан от всеобщего уважения и восхищения, что наконец сняла маску и назвалась своим настоящим именем. Ведь разве не приняли её эти люди? Разве не победили они под её началом? Разве не стали они её товарищами, не взирая на ранги, маски и протокольный нонсенс? Ответ обрушился как снег на голову: нет. Не приняли, не победили, не стали. Пришлось ей удирать от возмущенной толпы, а вслед ей неслись возгласы "Самозванка!", "Шпионка!" и другие слова, которых она не знала. Потому что она так и не поняла, что такое Орлей.“

—5—„Сразу вслед за этим, чтобы избежать скандала, назначение Не-Шеритана военачальником было представлено гениальной тактикой настоящего генерала, который якобы организовал всё в секрете и руководил из-за кулис. Вернее было бы сказать — "из гардеробной", поскольку даже его собственная стража не знала генерала в лицо, и, выйди он за дверь, бросила бы его в тюрьму как чужака. Но, вернув маску и не желая конфуза, генерал был милостив с Не-Шеритан, сократив вдвое число положенных плетей и избавив её и её господина от виселицы. Им разрешено было покинуть Орлей, но при условии, что служанку отныне и впредь так и будут звать "Не-Шеритан".“

„Спросите орзаммарское дворянство, откуда в королевстве берутся шелка, хлеб и вино с поверхности, и вам ответят: "Идёт торговля". Идёт. Словно бы сама по себе. Без купцов, караванщиков и людских фермеров. Маленькое чудо, рождённое гномьей находчивостью.

В реальности всё куда запутаннее, чем в фантазиях дворян.

Поверхности Орзаммар обязан не только роскошью, но и просто-напросто выживанием. Моровые века отняли у гномов тысячи тейгов, в которых в основном и выращивалась пища. Гномье королевство, без посторонней помощи справлявшееся с невзгодами судьбы под толщей камня, кануло в небытие ещё при Первом Море. Оставшиеся подземные гномы кое-как пытаются выжить, цепляясь за спасительную ниточку продовольствия с поверхности. Нет, не ниточку — цепь. И выковали эту цепь неприкасаемые.

Каждый гном, выходящий на поверхность, теряет принадлежность к касте — то есть фактически изгоняется и навсегда вычёркивается из гномьего общества. Но на отношениях с этими изгоями зиждется выживание Орзаммара. Благодаря этому в гномьей политике и торговле существует огромная теневая ниша: богатые и влиятельные подданные сохраняют тайные связи с "несуществующими" гномами. Но а когда речь заходит о тёмных делах — все знают, кто правит бал.

Хартия, словно солитёр, затаилась во чреве земли под поверхностью. Многие гномы-наземники сохраняют связи — неофициальные, конечно, но уважаемые — со своими бывшими домами из благородной или торговой касты, и через эти связи могут торговать с Орзаммаром. Те, у кого связей нет (кого-то изгнали из семьи, у кого-то изначально не было достойных знакомств), возвращаются в Орзаммар лично, оказываясь там на положении преступников. Неприкасаемых — даже богатых неприкасаемых с поверхности — орзаммарские купцы гонят взашей, словно те чумные. Поэтому наземники обращаются за помощью в Хартию. Хартия, выступая посредником, продаёт их товары на чёрном рынке — разумеется, за долю. Свою долю Хартия получает всегда.

Орзаммарцы время от времени пишут в Совет гневные письма, требуя покончить с бандитами и чёрным рынком. Это заканчивается показательными рейдами на убежище Хартии с вышибанием дверей и чистками в Клоаке. Но Хартия всегда возвращается, потому что Совет смотрит на это сквозь пальцы. Слишком уж сильно Орзаммар зависит от чёрного рынка, и знать это понимает. С Хартией так или иначе имеют дело все. И успех её нужен всем. У Хартии тысячи лиц под землёй: честные купцы, аристократия из благородной касты и богачи из торговой — лишь прикрытие для тысяч контрабандистов, жуликов и убийц в подполье. Спасительная ниточка Орзаммара. Хвала Предкам.“

— Варрик Тетрас, "Дела клоачные"

„Я никогда раньше не вела дневник. У Стражей времени свободного почти и не бывает. Но теперь я умираю, и мне не с кем поговорить. Мне одиноко, а музыка в голове звучит все громче. Раньше я удивлялась, откуда Стражи узнают, что слышат Зов. И однажды даже спросила Лайама, когда мы выпили слишком много. "Ты поймешь", ─ сказал он.

И я поняла. Сначала это был шепот. Скрип в дверной петле, которую не торопишься смазывать. Но вскоре я перестала слышать все, кроме музыки. Она была там, когда я взмахивала посохом и утирала пот со лба. Она слышалась в смехе Лайама и поселилась в моих снах ─ но я знаю, откуда она. Отрава, которая сначала пожирает ум, а потом и тело.

Я пришла сюда умереть. "Жертвенность в смерти". Но я не умру молча.

Я прорывалась вперед сквозь орды порождений тьмы, ожидая что внизу их будет становиться больше и больше. Но реальность сильно отличается от моих ожиданий. Глубинные тропы ─ это синоним порождений тьмы, гномьих руин, пещер и смерти ─ но на самом деле под землей живет целый мир. Сегодня, например, я нашла растения, жилки в которых полны лириума. Я купалась в озере с чистой, свежей водой, а рядом были осторожные животные, большие и маленькие, которых я никогда не видела раньше. Невозможно, чтобы я первой из Стражей видела все эти чудеса.

Вчера меня еще отвлекали разные любопытные явления. Было ли это вчера? Я ослабила бдительность, мне стало спокойней. Легче идти вперед, когда знаешь, что смерть неизбежна. Но потом я наткнулась на нечто ужасное. Почуяла раньше, чем увидела: куча тел. Гарлоки, генлоки, существа, которых я не знаю ─ сотни искалеченных, изуродованных, разорванных на части.

Я бежала. Не заметила дыру. Не могу двигать ногами. Выглядит так, как будто должно быть очень больно, но я ничего не чувствую. Музыка слишком громкая, голод слишком ужасен.
Я еще могу ползти. Я не хочу умирать так.“

— дневник Серого Стража Эйлзы

„Друзья мои бражники, вспомнить пора
Про подвиг героев, ура им, ура!
Теперь бой за нами,
Тряхнем же мошнами —
На пиво с блинами таверна щедра!

И-и!
Враг впёрся на небо порою ночной.
За Вестника встанем стеной крепостной!
Зашьём небеса, а врага — в перегной!
Зашьём небеса, а врага — в перегной!

Надежда угасла — спасаться куда?
Над нами дракон, за спиною орда,
Но найдена крепость,
А в нас есть свирепость,
Повысим же крепость — плевать, что бурда!

И-и!
Враг впёрся на небо — товарищ, не ной!
Ведь знамя Андрасте у нас за спиной!
Зашьём небеса, а врага — в перегно-о-ой!
Зашьём небеса, а врага — в перегной!

Глазастые стяги взметнём в облака,
Чтоб знал Корифей, что свалял дурака!
Решил, мы сдаёмся?
А мы отобьёмся!
И снова напьёмся — кишка не тонка!

И-и-и-и-и-и!
Враг впёрся на небо... Давайте со мной!
Веди, Инквизитор, нас дланью стальной!
Зашьём небеса, а врага — в перегно-о-о-о-о-о-ой!
Заткнём Брешь луной,
И бочкой пивной,
И старой сосной,
И чьей-то спиной,
И той ветчиной,
УМРИ, ХРЕН ЧУМНОЙ!
Ещё по одной, и покончим с войной!“

— Песня для таверны за авторством Мариден, менестреля славного нашего лорда Инквизитора