[indent] Драконья кровь была горячей. Обжигающе горячей. Из разбитого ударом меча горла твари она выливалась последними рефлекторными толчками, от которых на морозе шел ощутимый дымок; моментально растапливала снег, смешивалась с ним, натекая повсюду густым пятном, пахнущим железом и серой. Скоро остынет, замерзнет, как и всё остальное, превратится в бордово-розовую корку наста. Попадает на рану сквозь располосованную куртку, жжёт... проклятье, сильно. Больно. Больно! Рем это скорее знал умом, чем чувствовал телом, хотел дёрнуться, отодвинуться от проблемы, но не мог, и просто отрешенно терпел. Бок, разодранный на излете ударом шипастого хвоста твари, был как занемевший, заполнен единообразной, глухой пульсацией в глубокой ране, которую припекало по краям. Крови, пока ещё дрался, натекло столько, что штанина мокрая до самого колена, снег холодит через влажную ткань, металлические щитки только хуже делают, щиплют кожу льдисто. Надо встать, надо встать, надо встать, нельзя лежать, нельзя оставаться, нельзя поддаваться этому томному чувству облегчения — что всё закончилось. Ещё нет. Ещё что-то было надо — не только победить. Хотя в какой-то момент боя ему только так и казалось, всё или ничего, единственная цель, точка, до которой сузился весь мир, стянулся в один дрожащий, натянутый струной нерв, удерживающий баланс между сторонами. Суметь. Выжить. Так ведь выжил же. Кажется. Кажется?..
[indent] Рем сжимает ладонь в кулак, стискивает в ней колючий льдистый снег, остро впивающийся в кожу. Дышит неглубоко, коротко и быстро схватывая воздух, но часто, словно мелкими шажками взбираясь по крутому склону. Слабость ватным одеялом накрыла, придавила к земле, к сомнительно согретому и едкому от крови снегу. Как хорошо было бы просто лежать, не напрягать тело, не терять еще больше крови, не пытаться протолкнуть себя через почти невозможное. Не стремиться больше никуда, ведь он всё сделал, он всё смог. Что ещё он хотел? Не помнит, и не сразу различает хруст снега под чьими-то шагами. Чьё-то ещё присутствие на месте, где схватились человек и молодая проворная тварь. Надо бы хоть голову повернуть суметь, посмотреть. Но Ремилль только слушает. Звон сбруи коня, шумное пыхтение собак, шуршание ткани и скрип кожи брони, когда кто-то подходит ближе, опускается на корточки. Всё это отчётливо, до рези в ушах и емкости каждого отдельного звука, но не складывается в единую картинку. Ему кажется, что из него как позвоночник вынули. Но нет, нет... все хорошо ведь. Только пусть его не тронут, не попытаются обобрать, перевернуть, заставить шевелиться. Нет, не надо, ну пожалуйста, только пусть не трогают, он так устал от всего, так не хочет. Ничего, полежит немного, сам встанет, выползет на ноги, да и пойдёт по своим делам.
[indent] Слишком много просит всё-таки. Полежать ему не дают, вопрос заданный вытряхивает из полу-небытия, заставляет собраться. Дыбом вставшие волоски на загривке от того, что лежишь к кому-то спиной и не видишь, кто, а человек близко. Может и добить. Но кто хотел бы — давно бы это сделал. Значит, не за этим. Глухо откашливаясь, Рем стонет от боли в боку, заставляя шевелиться ватные мышцы, приподнимается на локтях. Несмотря на боль в теле, на душе ему хорошо, тихо, спокойно. Ты справишься, шепчет ему уверенность, улыбаясь из глубины души тепло, по-матерински. Ты со всем справишься, у тебя получится, я с тобой. Воин переводит дух, обнажает зубы в усмешке самому себе, краем глаза с трудом повернутой головы разглядывает того, кто подошёл к нему. От снега отражается свет, слепит глаза до слёз, и видимое размывается, с трудом позволяя лишь понять, что подошедший — человек. Воинственно выглядит. Кто-то из южных варваров?..
[indent] — Победитель по жизни, — хрипло выдавливает Ремилль и снова кашляет, с мучительным "уу-у" и тевинтерским матерком прижимая ладонь к распоротому боку. — Щипется, сука... — шипит сквозь зубы. Тепло и осознание постепенно собирают картину мира воедино. Надо с раной что-то делать. Тянется дрожащей, перепачканной в крови рукой к поясу, где закреплены крохотные пузырьки с глотками лечебных зелий. Осталось две, от трёх только пустые гнёзда, выпиты и выброшены. Пальцы плохо слушаются, Рем тяжело дышит, перед глазами мутит и кружится. Видно, как дезориентирован, не может сфокусировать взгляд и содрать пузырек раза в четыре меньше своей ладони. Надо попробовать сесть, и он пытается... может, другой рукой получится его снять. Эта какая-то... неправильная, что ли.
[indent] Кровь продолжает течь. Драконья, попавшая поверх своей собственной, плохо влияет на сворачиваемость...

Отредактировано Rem Gargonia (2018-11-19 18:11:57)

[indent] Несмотря на обжигающее, окутывающее кожу пекучим маревом, забивающееся характерной пламенной вонью в нос и злостно разъедающее открытую плоть в ранах влияние драконьей крови, Рему становится всё холоднее. Он не сразу сообразил, что почти не чувствует ног — они были, и он примерно знал, где, но пошевелить ими не получается, не хватает сил. Упрямое тепло в груди разливается, пульсирует мягко и заботливо, словно укачивает, успокаивая, не оставляя место ни панике, ни тревоге, но его мало — едва дотягивается до кончиков пальцев и живота, в который отдаёт тупой, глубокой болью, ощущением возмутительной неправильности разорванного бока, только усугубляющего нежелание шевелиться готовностью чуть что разразиться выбивающей слёзы резью. Дыхание бьётся на языке в приоткрытом рту, никак не выровняется, сколько ни сглатывай, то глубже, то едва по верхам проходит, срывается, и вялая немота клубится под кожей, маячит сладостным соблазном поддаться и расслабиться, лечь и отдохнуть. Он так устал от этого сражения, так хочет спать, и бордовой крови вокруг столько, что Рем даже не осознаёт, что на пальцах — его собственная, ярче, не такая прогоркло-густая, как у огнедышащей твари, завалившей набок приоткрытую пасть.
[indent] Пальцы не хотят сжиматься, соскальзывают, ватные, толстые, неловкие. Тевинтерец даже возмутиться этому не может, только внутри подымается протест, неспособность с этим смириться, но гаснет на полпути. Он даже не замечает, поглощенный этой проигрываемой борьбой, как варвар куда-то отходит, чем-то шуршит и позвякивает в стороне, эти звуки для опустившего голову и сосредоточенно старающегося дышать ртом Ремилля ничем не отличаются от фыркания лошади и посвиста ветра. Всё это где-то там, извне, его не хватает на всё, неприятно, конечно, но что ему остаётся, кроме... Где-то там, внизу за каменной грядой привязан его драколиск, небольшой лагерь с утепленной палаткой, стойкой к ферелденским горным морозам, ждёт возвращения хозяина. Наверное, ему должно быть больше дела до этого, но почему-то нет. Спать хочется, и страха нет. Рем медленно моргает, встряхивает головой, упрямствует сам не зная чему, пытаясь разминать пальцы, вернуть им чувствительность и хваткость — он ещё должен... что-то.
[indent] Тяжелая рука на затылке заставляет вздрогнуть, но судорога эта остаётся там же, глубоко внутри, дёрнув за печень. Рему не сразу удаётся сфокусировать взгляд и понять ощущение ткнувшегося к губам края склянки, взгляд его косо блуждает, и парень жмурится и смаргивает, пытаясь собрать пятна картинки перед ними воедино, сморгнуть кружащееся ощущение. На его счастье, незнакомец не спешит, позволяет пить, не давясь, хоть и глотается раненому с заметной, долгой натугой — но смелее, жаднее, стоит распробовать. Жидкость прохладная, приятно скользкая на языке, и каждый глоток её отгоняет жгучий жар, на момент заставляя неприязненно испугаться остающегося холода. Но бок утихает, свербит уже меньше — с остальным Ремилль просто не успевает разобраться, с глухим хрипом воздуха, выдавленного из горла воротником одежды, оттаскиваемый к скале. Цепляется руками за ворот одежды, чтобы так не давило, морщится — слабость в пальцах не уходит так быстро, но хотя бы они сжимаются, словно встряска эта что-то сдвинула с мертвой точки, заставила их. Приваленный к камню, Рем шумно старается отдышаться, стискивает пальцы в кулак, крепко утыкает его в снег рядом со своим бедром, словно затем, чтобы не повалиться вперёд. Зелье делает своё дело, движения стали собраннее, сам тевинтерец трезвее на вид. Даже поднимает голову наконец, сам, щурится на хозяйничающего подле дракона незнакомца, кривит лицо так, словно ухмыляется. Дыхание всё ещё тяжелое, частое, но уже — своё, ритм его ровнее, не треплет туда-сюда. Бесподобное ощущение. Вот верно говорят, как сделать человеку хорошо — сделай совсем хреново, а потом верни, как было... И ещё, что давшееся без борьбы не имеет ни вкуса, ни цвета. Когда каждый вдох был просто так, он их не замечал даже. Теперь воздух был слаще, если бы только ещё не вонял убитым драконом...
[indent] Когда варвар возвращается и присаживается поговорить, ухмылка глядящего исподлобья Рема становится отчетливее от его слов. Сглотнув и поведя головой, как будто пытаясь прободать что-то мешающее, воин отвечает иронично, в тон насмешке имитируя сердечность, хрипло выталкивая слова за обветренные губы со смешком:
[indent] — Жизнь свою за это отдам, — непонятно, что ему тут смешным кажется, может, и правда где головой ушибся, в детстве ли или уже здесь, об дракона. Об дракона так вообще проще простого ведь. Но человеку, в котором теплится существование куда больше его собственного, наверное, и правда есть за счёт чего пошутить над такими вещами...

[indent] "И победитель, — уже про себя добавляет Рем, уточняя замечание Кусланда, — по жизни." Сказать это, ещё раз блеснув зубами, у него просто не выходит — холод, слабость, тяжесть, всё сразу, и не так уж хочется говорить, было бы ради чего напрягаться. А напрягаться не хочется. Всё его тело этого не хочет, только покоя. Но он в этой ситуации даже сниться не может, какие там сны с такой-то дырищей в боку. Плохая рана, не чистая, чудом только брюшина осталась цела, не одарила его славной перспективой собирать и заталкивать обратно свои кишки. Сколько крови из него ушло? Трудно понять, ох, Создатель, как же трудно... И лезет в голову, только картина, как дракон, один из прошлых, просто откусил верхнюю часть одного охотника, оставив не сожранными только ноги. Ох и намаялись слуги потом, потроша желудок твари, чтобы собрать всё толковое для похорон. Этот дракон мог ему разве что голову оторвать... ну, или с плечом заодно, не больше. Не особенно опасно... в логике охотника на драконов конечно. Поэтому он пошёл один. Чувствовал, что справится. Ошибся. Не готов был к неспящеиу дракону...
[indent] Что этот разрастающийся шум не в ушах у него, жмурящийся от звука Ремилль понял не сразу — а, подняв глаза, чуть не уронил челюсть. Очень захотелось их протереть, как от соринки какой-то мутной, чтобы понять, что ему не мерещится. Создание с крыльями и орлиным клювом показалось воину крупнее лошади, топтавшейся позади. Стоп, ну... не может быть же. Он помнил их по гравюрам на стенах имения барона Гревилля из Монтстммара, страстного поклонника всего мифического и опасного, идейного покровителя местной ставки Серых Стражей, имевшего у себя в специальном помещении коллекцию чучел порождений тьмы и сотню связанных с ними опасных слухов за спиной... Грифоны, легендарные полульвы, полуорлы, на которых  Стражи вступали в первые свои битвы, запечатлённые в легендах времён первых Моров. Вымершие. Барон столько сокрушался об этом, и расстроился неимоверно, когда не в меру бойкая дочь графини де Шабон разоблачила купленное им за большие деньги "перо грифона" как маховое из крыла сегеронского альбатроса. Неужто неправду говорили? И где-то, у кого-то, эти звери живы ещё? Глаза Рема метнулись к варвару, который ухмылялся, как ни в чём не бывало, с характерной живой дикостью, которой можно ждать от таких людей.
[indent] "Толку тебе с той жизни? Но отплачу по чести, это можешь не волноваться... " Хоть всего дракона себе забирай. А дракон это много. Кожи, перепонок, чешуи, костей... Крови, даже если загустевшая она уже не будет такой эффективной. Рогатый череп — достойное украшение стене или доспехам. Завалив такого в одиночку, без дележки процента, по деньгам можно подняться нефигово. Рем обещал указать место трупа рекомендованному посреднику в Амарантайне. Ну, аванс вернёт, если что...
[indent] Дать второй мысли грифону и тому что их с варваром связывает — экий зоопарк у него, и конь, и псы, и птичка по видимости не чужая, — Рем не успел, верней, ему не дали. Спаситель вместо того, чтобы дать шанс нетвердым как, простите, свежее драконье дерьмо, ногам тевинтерца, взял да и закинул того на плечо, от чего Рем глухо взвыл от боли. В глазах потемнело, но затылка изнутри отчётливее коснулся тёплый, сожалеющий, заботливый шепоток. Почти неразличимое сознанием дуновение, нежно утешающее, словно нянюшка в детстве. Я подую на коленку и всё пройдёт. Потерпи, мой хороший. Рем, не будучи магом, редко мог слышать живущего в себе духа — но ощущения говорили ему порой намного больше, чем слова. Чернота отступила и тевинтерец смог снова вдохнуть, когда его уже закидывали на грифонью спину. Нет, погодите-погодите, что?!..
[indent] Рем вцепился в перья на холке живой легенды, и не похоже, чтобы животному это понравилось — или тому не нравилось вообще всё? Но всадник сзади держал крепко, и Гаргония постарался за, ээ-э, гриву? не дергать. Хотя соблазн сделать не только это, а вообще заорать и ухватиться за шею целиком, был несказанно велик, когда спина под ними изогнулась, и вся тварь разом пришла в движение, взмахом крыльев выбрасывая себя вверх вместе с ношей. Ох, на лошадь это походило очень мало, если походило вообще. Особенно вид земли, стремительно остающейся внизу. Ладно, такое уже было, когда его меч застрял между пластинами, а дракон возьми да и подымись в полет, словно хотя уйти от прыгнувшей на спину смерти... лихая получилась поездочка, а уж приземление... Но тогда он хотя бы мог бороться и цепляться за меч как за последнее спасение, чтобы не последовать за слетевшим с руки щитом, усвистевшим сверкающей точкой в ущелье... Сейчас же оставалось только молиться за то, чтобы его не уронили, и пытаться не потерять сознание, которое и так не очень-то прочно делалось в голове. Рем стискивал зубы и закрывал глаза, вниз стараясь не смотреть, в меру своих сил стараясь если не держаться самому, то хотя бы не мешать это делать тому, чья рука и голос вели грифона.

Отредактировано Rem Gargonia (2019-02-14 08:38:52)

Когда полёт выровнялся, и грифон, набрав высоту, заскользил по ветру, Рем постепенно продышался, смирившись с болью от такой далеко не бережной перевозки, и наконец осмелился открыть глаза. Открыть — и распахнуть их тут же, удивлённым, неожиданно широко. Вид, открывшийся на горы внизу под бьющим широкими, мощными взмахами крылом, был захватывающим в своём масштабе. Сжимая челюсти, чтобы не сжимать пальцы на перьях от боли и смешанного страха соскользнуть ногами назад с покачивающейся вверх-вниз спины, Рем задержал дыхание, почти не моргая. С загривка дракона у него не было возможности насладиться видами, воин был слишком занят борьбой за жизнь и равновесие, но теперь... Это было волшебно. Деревья, как крохотные поделки на гравюре, утёсы, которые можно накрыть рукой и переступить без труда. Он даже о страхе забыл, как-то сразу перестав так напрягаться и замечать треплющий волосы ветер. Те считанные минуты, что потребовалось грифону, чтобы пролететь над всеми скользящими лентой перевалами и тропами, промелькнули стремительно, как несколько взмахов крыла — и вот, птица-зверь уже снижается к показавшейся внизу крепости, вытряхивая тем Рема из транса созерцания, будя страх перемен — сейчас опять будет больно, то есть ещё больше больно, ох, да что за счастье, — и одновременно сожаление, что полёт окончился...
[indent] Крепость была велика, сурова, заснежена. Круги, по которым спускался грифон, дали сполна рассмотреть её башни и переходы. И... Рем не сразу поверил глазам, но на двух людях, маленьких фигурках, шедших по одному из мостов, была знакомая сине-серая форма. Серые Стражи?! Он знал, что в горах в районе Амарантайна находится крепость ферелденского Ордена, и... Грифон спикировал к посадочной площадке наверху башни, и та клюнулась навстречу, перебив мысли тевинтерца весомым приземлением. Рем глухо кашлянул, не успевая считать поплывшие красные круги перед глазами, и застонал, когда его стали стягивать и передавать, будто мешок с зерном. Руки-ноги его слушались, но плохо, и он что-то шипел ругательное на родном языке, стараясь не свалить своим весом юнца, пользы от которого, по ощущениям, было куда меньше, чем от стенки — с каких пор в Стражах служат такие желторотые пацаны, и второго десятка, похоже, не разменявшие? Кто этот варвар здесь, чтобы летать на грифоне? Рем едва успевает задаться этим вопросом, прежде чем взгляд его упирается в нагрудник доспеха под плащом подходящего к ним "варвара", и в голове, проясненной выпитым зельем, наконец-то щелкает до конца. Кто-то из стражеских командиров, выходит? Интересно он попал, однако... Про Стражей-то Ремилль от нанимателей и знакомцев слышал достаточно всякого, особенно после катастрофы с их участием, порядком погремевшей в Орлее во время войны с Корифеем, с некоторыми прежде доводилось повстречаться и быть представленным. Но чтоб непосредственно погостить в их рядах...
[indent] — Вряд ли здесь кто-либо примет нас за пару молодоженов, — саркастично хрипит тевинтерец, привычно зубоскаля с ухмылкой и сильно сомневаясь, что от его попыток героически доковылять до лекаря своим ходом будет какая-либо польза, кроме вреда, — если ты внесешь меня через порог. Так что, буду благодарен... — невнятным полужестом руки указывает с трудом дышащий Рем на дверь, будто пытается галантно уступить дорогу гостю, приглашая пройти первым. Даже подпёртым у стенки, его слегка пошатывает, а взмокшая бледность от кровопотери видна невооружённым взглядом, и никак не спишешь её на такое невыгодное освещение. Не держи его, сам точно долго не простоит. Как пить дать, без кровавого пятна на хребте грифона не обошлось, с такой-то раной, которую воин всё бестолково пытается зажать слабой рукой с замерзшими почти до бесчувствия пальцами.
[indent] — Только не через плечо, — просит "самоубийца", спохватившись. — А то точно все кишки повылезут, — осипнув, едва договаривает он, и заходится глухим кашлем, кривясь от боли, пинающей его в бок каждым мышечным спазмом.

[indent]  — Я буду плохая невеста, — протестующе сипит Рем с ухмылкой, не очень ровной от такого же неровного дыхания, и какой-то одурманеной его не совсем однозначным присутствием по эту сторону Завесы. — Откажусь надевать фату... мне кружавчики не идут... и сбегу с церемонии. А то и вовсе... кхх-х!.. не доживу до неё... Уй, бля...
[indent] Болело, конечно, злачно, но настроение бойцу это явно не портило. Другой бы, наверное, отключился бы уже от всех встрясок да кровопотери, но Рема за закрытыми глазами окружала тёплая, уверенная нежность присматривающего за его телом духа, воплощающего в нём образ самой искренней любви с тщанием и прилежанием, доступным только таким весьма ограниченным в своей сфере действий созданиям. И он открывал глаза снова, смотрел по сторонам, хоть голова его и болталась на шее в такт шагам Стража.
[indent] — У меня свои бубенчики есть, чтоб звенеть... в ущелье ещё не наслушался? — осклабился тевинтерец в ответ на попыточку подъебнуть на нрав. — Слетай потом проверить, сто пудов где-нибудь лавина сошла...
[indent] Гаргония сцепил зубы, стараясь не выть, только глухо ухая и кряхтя, когда его шевелили и раздевали, вытаскивая из-под слоёв доспеха — чини его теперь еще; что было хорошо против клинков людей, мощный шип на драконьем хвосте не остановило, аккурат под нагрудник да выше набедренных щитков попала тварь. Не целилась, конечно — просто и банально Рему не повезло. Сначала. А теперь, похоже, удача взялась за работу снова, раз он тут в лекарской лежит и дрожит от того, что без рубашки и крови в ослабевшем теле как-то совсем ну не жарко в таком просторном помещении.
[indent] Рем прикрыл глаза, контролируя дыхание и не мешая лекарю делать его работу. Дух внутри, за сердцем, тоже не остался не у дел, тевинтерец чувствовал, как через эту их связь энергия легко и охотно вливается в тело — не только проталкиваемая волей мага-лекаря, но и подхватываемая, направляемая куда лучше знающим о проблеме духом, чья любовь стремительно теряла сочувственную горечь в оттенке по мере того, как уходила боль. Любая мать хочет забрать её у своего сына. И дух стремился к этому же. Гаргония только отвечает тихим смешком, когда снаружи до него — совсем не спящего, несмотря на закрытые глаза, донёсся комментарий про поправку костей. Кто ж не будет слушаться, когда тебя из задницы вытаскивают?..
[indent] — Ремилль из дома Гаргония, — наконец представляется Рем, облизывая сухие губы. — Можно просто Рем. Наёмник и драконоборец, к вашим... кхе, услугам, — не столько из-за проблем с дыханием, сколько с иронией усмехнулся он. Ну что ж, ещё один шрам, в коллекцию тех, которые и так "украшали" его тело...

Отредактировано Rem Gargonia (2019-02-24 20:13:25)

[indent]  Ждать пришлось без малого две недели. Только тогда — хотя последние дней шесть Рем уже не только практиковался с мечом на плацу, но и очень даже бодро рысил без рубахи на утренних пробежках по заснеженным укреплениям Пика, в один день присоединившись к их прежним ленивым попыткам, а на четвертый уже ободряющими хлопками и усмешкой ведя за собой навстречу здоровому образу жизни и закалке пятёрку других дожидающихся Посвящения рекрутов, на ходу зубоскаля колкими, но беззлобными замечаниями, дразнящими их боевой дух и самому Гаргонии позволяющими не заскучать на щадящем бегу, — только тогда лекарь, прослушав его дыхание и прощупав мышцы, дал Командору отмашку: можно. Проводите свой ритуал, испытуемый — или избранный, осиянный особой честью? — готов. Рем только озадаченно приподнимал брови, но молчал. Что ж такое ждёт его на этом Посвящении, что без крепкого здоровья никуда? Или причиной тому необходимость незамедлительно приступить к выполнению боевых обязанностей, как только с формальностью зачисления будет покончено?..
[indent] Признаться честно, Стражем быть Ремилль желанием не горел. А тогда, в лазарете, и вовсе опешил до безмолвия от такого поворота событий. Первым делом всколыхнулось протестующее "нет!", но замерло на кончике языка и откатилось назад, загнанное обратно в глотку усилием воли. Его спасли. Его вытянули, вывезли — не как-нибудь, а на спине грифона! — из такой задницы, в какой он до этого еще не оказывался, и он сам же пообещал жизнь за жизнь. Серые Стражи, орден славный и героический, но по понятным причинам весьма странного и отделённого образа жизни не слишком популярный, особенно в свете позора в Адаманте, — имеют все права и возможности стребовать с него долю участия в защите мира от скверных тварей, вживую, надо полагать, в разы более омерзительных, чем их чучела... как с особой гордостью подчёркивал хозяин поместья, многократно очищенные магией. И Рем был твёрдо намерен заплатить цену помощью и поддержкой, конечно. Но становиться частью ордена! У него и мысли такой не было, связывать себя обязательствами с... с кем бы то ни было. Не было мысли останавливаться, увязать, обрастать долженствованиями. Это "ты рекрут" как стенку впереди поставило, в которую тевинтерец с разбегу впечатался лицом и остальными важными частями тела. Поводок, накинутый на шею. Что ж, практично, ничего не скажешь. Альтруисты войн не выигрывают — особенно войн с Древними Богами. Как бы не было неприятно ему чувствовать, словно его... обманули? Нет. Обыграли, скорее всего. Обернули цепью из собственных слов и вынудили признать, что эта партия не в его пользу. Да, пожалуй, именно к этой досаде чувства его в тот момент были ближе всего.
[indent] Впрочем, понимание, что бритый варвар, не давший Гаргонии отдать концы в луже драконьей крови и уйти по ней в вечное плавание, есть никто иной, как сам Герой Ферелдена и принц-консорт нации "собачников" — то есть личность не последняя настолько, насколько "здравствуйте, я Архонт Радонис", — чуточку повернуло ключик в мозгах тевинтерца, только ошалело проводившего его взглядом в спину. Странные дела творятся вокруг. Прямо скажем, ну очень странные.
[indent] Так Ремилль остался в Пике Солдата — первые пару дней проведя под надзором лекаря, с его сдержанного порицания спустившись вниз только затем, чтобы принять поводья пригнанного в крепость драколиска. Лоснящаяся мягким бархатом кожи серая тварь, устойчивая к ферелденским горным холодам и достаточно когтистая, чтобы без труда преодолевать каменистые склоны, наплевала на считавшуюся стандартом породы "толику льда" в крови — примесь, унаследованную от тех редких и драгоценных, что умели выдыхать настоящую стихию, — и не только на неё, но и заодно на всех окружающих, устроив форменный цирк гневного шипения, упорства и попыток отожрать оказавшиеся в досягаемости части тела. Только появление хозяина убедило Владека, что мир не рушится и жизнь продолжается — хотя мстительный скакун всё равно попытался цапнуть и его тоже, чтоб неповадно было. Драколиска разместили в стойле подальше от лошадей — и на время всё стихло.
[indent] Он был не единственным рекрутом, ожидающим Посвящения — и за время его выздоровления к компании присоединилось ещё несколько преисполненных самыми разными ожиданиями человек, два эльфа и даже один некогда орзаммарский гном. Сами Серые Стражи держались по отношению к тем, кто как бы Страж, но как бы ещё не совсем, предельно нейтрально, и эльфы ворчали на высокомерие "спасителей мира"...
[indent] Правда вскрылась потом. Когда один из этих эльфов, хватаясь за горло в сотрясающих тело судорогах, с хрипом захлёбывался пеной изо рта и глаза его чуть ли не до хруста закатывались под брови — и на мольбы второго о помощи никто не ответил, холодно и спокойно — кто с равнодушием, кто с печалью наблюдая за тем, как умирает не прошедший проверку скверной. Все они, собравшиеся в этом зале сегодня, были смертниками, и могли отсюда больше никогда не выйти. И все те, кто носил серо-синюю униформу с грифоньим наплечником, знали это. Всегда знали. И молчали, связанные неведомой круговой порукой. Смотрели на них, как на тех, кто застыл на пороге между жизнью и смертью.
[indent] В зале разом похолодало, словно где-то открыли настежь дверь и запустили внутрь ледяной ветер, свистящий метелью на горных грядах. Казалось, холод этот исходил от самой их серой с небесным униформы, по которой стоявшие в зале резко разделило на два лагеря — те, кто оказался здесь на заклании, один на один с чем-то страшным и смертельным. Отдельно стоял только командор Кусланд, держащий в руках кубок. И что-то было в его глазах такое, отчего едва дышащий от страха и шока эльф со слезами на искорёженном горем и негодованием лице, чьё "как вы могли?!" заткнулось глухим всхлипом от этого взгляда. Несколько ударов сердца, и он поднял руки к протянутому кубку — пей, — с таким видом, будто собирался навеки посрамить предложившего своей неминуемой смертью. Голова собрата, чьё посмертие изуродовала маска первобытного страха и муки, так и покоилась у него на коленях, подняться с которых вряд ли нашлись бы силы, даже если бы его поставили за шкирку. Чёрная жижа стекла из уголка рта при судорожном глотке, сдавленный кашель, сиплый хрип — и парень, коротко закатив глаза, рухнул как мешок без костей. Подскочивший Страж присел на корточки и прикоснулся пальцами к горлу. Раз, два — одобрительная отмашка рукой. Жив. Можно забирать.
[indent] Рем наблюдал за этим почти также отрешенно, как и немногие собравшиеся Стражи. Словно это не ему потом брать тот же кубок, делать тот же глоток. Посвящение! Чувство досады от обмана росло и ширилось, перешагивая через холодком обнимающий за спину страх. Жизнью за жизнь, да, Кусланд? — смотрел он с легким вызовом и упрёком, когда их глаза встретились. Ремилль усмехнулся.
[indent]Ну что же.
[indent]Жизнью за жизнь.
[indent]Он остался последним — увидев всё, и хрипы, и обмороки, и трупы, и серебристое лезвие клинка меж лопаток одного из людей, отказавшегося брать кубок. Кровь на полу. Кровь и смерть — такое Посвящение, из тайного священного ритуала, полного почти волшебной загадочности присоединения к великому, превратившееся в жертвоприношение и бойню. Увидев всё — и шагнув вперёд, не отводя взгляда, как бы не сбегали чужие предсмертные судороги мурашками по спине. Спокойно, неторопливым движением принимая из рук Командора чашу, в которой, пятьдесят на пятьдесят, смерть или новая жизнь; блики огня факелов на чёрном с едва заметным отблеском красного. Принимая — и делая свой глоток, тягучий, тяжёлый на языке, горькой и прохватывающей спазмом рот жижи — ...выплюнуть!, но челюсти судорожно сжаты и не слушаются...
[indent]Того, как падал на пол в рычащем водовороте поглотившей темноты, разодравшей вены чёрным огнём и подкосившей колени, Ремилль уже не почувствовал.

[indent]Свет режет глаза, забирается под веки, и хочется зажмуриться ещё сильнее, отвернуться, уползти, ненавидя это белое сияние, едкое, чуждое — но тяжесть, ровным слоем раскатавшая по постели, слишком велика, словно его держат в десять рук, не давая пошевелиться. Не давая убраться с мерзкого света. Рем, недовольно морщась и щурясь, чуть приподнимает пекущие веки — кажется, это всё, что у него сейчас способно шевелиться, — и с глухим стоном понимает, что от света у него ещё и голова болит, скованная тяжёлым свинцовым обручем. А света, на самом деле, всего ничего. Обычный, наверное, чуть мутный полдень неразличимого с гор начала весны, затянутое белой дымкой небо. Гаргония медленно моргает, дыша и пытаясь сообразить, что же он такое пил накануне, что теперь ему так хреново, словно налакался драконьей мочи. Не то чтобы он правда её пил, но воняла она обычно так, что не оставалось сомнений в совершенно отвратительных последствиях для рискнувшего проверить слухи о её чудовищной крепости.
[indent]Память возвращается не сразу. Но вся.
[indent]И, едва поползши взглядом по комнате, наткнуться им на знакомую бородатую рожу было даже не удивительно. Почему только тихо так вокруг? Очень тихо и спокойно. Место, в котором Рем находится, не напоминает ему казарму рекрутов. 
[indent]— Кусланд, — звучание осипшего голоса в собственной сухо саднящей глотке кажется чужим, хоть и неожиданно ровным. Такое ощущение, что всю ночь запоем песни горланил. Гаргония сглотнул, смаргивая остаточную резь в постепенно привыкающих к свету глазах, и не зная, что сказать.
[indent]Словно что-то сдвинулось внутри, возле сердца. Там, где он обычно чувствовал духа, теперь поселилось что-то ещё — неясным образом сплетаясь с привычной теплотой, растекающейся по телу от этого сосредоточения. Словно в остатках той чёрной жижи он проглотил пиявку, присосавшуюся теперь изнутри где-то за рёбрами. Тревожно, неприятно. На самом тонком уровне инстинктивных ощущений. Самое поганое из всего — от таких никаким умом не спрятаться, не скрыться.
[indent]Но зачем Кусланд вообще торчит тут подле него — словно ждал, когда бывший драконоборец проснётся?..

Отредактировано Rem Gargonia (2019-05-15 18:40:36)

[indent] — Горкх-.. Горящие юбки Андр-кхасте, — кашляя, комментирует Ремилль выданный Кусландом брифинг о перспективах стражевской службы, давясь подкрашенной вином водой из чашки от того, что глотает её спешно, жадно, не чувствуя вкуса, и утирает потёкшие по подбородку капли тыльной стороной ладони. Во мнении этом пополам изумления, досады и укоризны. Вот тебе, обмотать их бородой Создателя да башкой об пол, и поучаствовал в благом деле. Гаргония потёр ладонью грудину, осознавая это ощущение въевшейся черноты. Ну наговы сиськи, ну это вообще! Мозаика из рассказов и слухов о Стражах смыкалась на едкой патоке пережитого в одно холодящее понимание. Старый барон важно объяснял, что особенность Стражей и их легендарная сила — в неуязвимости перед скверной порождений, от которой погибает всё живое, а люди и вовсе в считанные часы могут сгнить заживо... Но откуда она берётся, не знал и сам Гревилль. Жить со скверной? Вашу ж Архидемонову матушку! Психи, Создатель помилуй. Бить врага его же оружием?.. И неплохо бить, веками сдерживать — когда столько жизней теряется уже на первом шаге...
[indent] — А? — не сразу осознаёт услышанное Рем, глотая вслед за вином эмоции осознания и поднимая растерянный взгляд на Кусланда. Несколько секунд тупо моргает, затем хмурится и суёт палец в ухо, словно сомневается в чистоте своего слуха. Тянет время, но выражение глаз героя Пятого Мора не оставляет пространства для манёвра и места для сомнений. Страж-Констебль? Ремилль не знал всего и не очень хорошо помнил иерархию Стражей, но трудно было не сообразить, что это не какая-то рядовая должность. И собственно Кусланд, лично бдящий за пробуждением Рема, и далеко не бедные обстановкой покои, в которых они находились...
[indent] Рем моргнул.
[indent] — Кус... Командор, шутить здесь вроде как моя прерогатива, — Гаргония поднимает бровь, уже на середине фразы в общем-то понимает по взгляду: а он нихрена и не шутит. Еще три удара сердца на молчание Рема. — Так, — воин вздохнул. — Прежде чем я решу, визжать мне от ужаса или прыгать от радости... что у вас делают констебли?.. — с долей опаски и недобрых предположений поинтересовался тевинтерец, кривясь от горьковатых ощущений в глотке, сглатывая и допивая остатки вина. Даже не будь оно разбавленным, всё равно бы внутри как в пустоте пропадало. Память о жгучей дряни, камнем сведшей челюсть и шипами раздавшейся в горле, была слишком отчётлива. Темнота была рядом.
[indent] Может, это у них норма такая, сразу хоп и в пекло. Может, были какие-то причины. Может, чем-то он отличился за эти две недели, хоть и не делал, на взгляд Рема, ничего особенного. Ну, да, завалил дракона — поправочка, чуть не сдох вместе с драконом. Но это как-то не тянуло на повод для хвастовства — как и знатное происхождение, которое, как уяснил за прошедшее время и без того никогда не кичившийся им Рем, среди Стражей положено было оставлять позади...

Отредактировано Rem Gargonia (2019-05-15 14:29:12)