Таверну, не ломящуюся от народа, пришлось ещё поискать — и в поисках этих понадобилось отойти прилично подальше от порта, заполненного шумом, запахами и яркими красками бесчисленного мельтешения люда разной степени торговой принадлежности. Но только к лучшему — когда пропитавшее всё и вся амбрэ водорослей, рыбы и каких-то пряностей поутихло, перестав забиваться в нос даже назойливее завлекающих к лавкам кличей, терзающих уши, Лавеллан спокойнее перевёл дыхание. За без малого две недели на корабле он успел убедиться, что не любит ни рыбу, ни море, ни солнце, бывшее приятной переменой только первые пару дней после того, как корабль отдалился от холодного Ферелдена. Несмотря на стремление прятаться то в каюте, то под тентом, светлый до бледности эльф за эти две недели на блестящей солёной воде успел стать заметно смуглее — хотя, конечно, на фоне коренных антиванцев по-прежнему выглядел почти белым.
В таверне все шло своим чередом — пока Максвелл занимал собою столик, остроухий его спутник проскользнул меж людей, вылавливая подносильщицу и выясняя содержание сегодняшнего меню. Что-нибудь без рыбы, ну хотя бы на этот раз. И холодного вина.
— ...вестник Андрасте, ха. А я с самого начала говорил, дерьмо это собачье. Слепые идиоты в Церкви...
— Может, и слепые, но ты и сам посуди — когда дана человеку сила такая, кто не поверит его словам? Все хотели, чтобы это было правдой, конечно, Тревельяну с руки было воспользоваться доверием. А теперь-то он без руки...
Остановившись, Маханон навострил уши, вылавливая знакомую речь среди мешанины антиванского щебета и других диалектов.
— Но лучше поздно, чем никогда. Разоблачили его махинации, значит и дело с концом. Чай, Ее Святейшеству Верховной виднее, с кем милость Создателя...
— Всё так, друг мой, всё так. Виктория! Верится мне, хорошие времена настали для Церкви. Но Инквизиция сделала много добра, не оставят же её без главы? Как думаешь...
Озадаченно посмотрев на беседовавших, по счастью, слишком увлеченных обсуждением, ушедшим в сторону отношений каждого из прилично одетых собеседников с влиятельными людьми в Вал Руайо, Маханон буквально заставил себя отвернуться и направиться обратно к занятому Максвеллом столу — пытаясь понять, что это он только что услышал. Без главы?.. Смесь недоброго опасения с мучительным любопытством толкала к желанию выспросить детали, но Лавеллан, слегка морщась, отбросил эту мысль. Татуировка на всё лицо сильно ограничивала его способности налаживать социальные контакты, отчего эта почётная роль неизменно доставалась Инквизитору — и в очередной раз убеждаться в справедливости распределения обязанностей Лавеллан не торопился. Садясь за стол напротив Максвелла, эльф крайне озадаченно посмотрел на спутника.

совместный
Маханон, к новостям отнесшийся с меньшим самообладанием, чем размеренно беседовавшей с девицей Тревельян, к еде едва притронулся — а на обращенный к себе вопрос, открыв было рот, тут же закрыл его и неопределенно тряхнул головой. Очевидно, то, что первым пришло эльфу на ум, никак нельзя было высказывать вслух — и он, отпивая из кружки глоток вина, взял недолгую паузу, как часто делал, чтобы не ляпнуть чего-нибудь сгоряча.
— Сильный ход, — сказал он наконец, глядя в кружку, но затем поднял глаза на Максвелла — смаргивая блеснувшее в них беспокойство и тихо прочищая горло. — То есть... она взяла и лишила его титула? — долиец недоверчиво нахмурился, говоря об Инквизиторе так. будто он не сидел тут прямо рядом с ним. Мало ли одноруких вояк по Тедасу гуляет. Вот же... не поэтому ли на переговорах Максвел предлагал в первую очередь себя, а не Инквизицию? Подозревал?.. — Ты думал, что такое может случиться?..

Постепенно осозновая весь идиотизм своего нынешнего положения, если верить словам замызганной девицы из дешевого кабака, Максвелл отрешенно усмехнулся. Затем усмехнулся чуть громче, утерев лицо и прикрыв рот ладонью в этом почти истеричном жесте.
— Твоих нагов за уши, Лелиана... — тихо произнес он наконец. — Нет, не подозревал. Наоборот, делал все, чтобы такого вот не случилось. И ведь могло бы получиться, оставайся оно лишь моим личным делом, — с явной досадой и укором во взгляде довершил марчанин.
— Но слухи слухами, а если отделить зерна от плевел, что мы имеем? Инквизитора сместили? Это факт? Домыслы на фоне некого обнародованного скандала? — пытался размышлять Максвелл. — Нет, утечки такой информации она бы не допустила. А значит это и есть самый настоящий удар под дых в никуда, чтобы застигнуть где бы я... Хм... Где бы Вестник сейчас не находился. А стала бы она бросаться пустыми словами и голословными распоряжениями, да к тому же по местечковым Церквям? То-то и оно. Тут куртуазно назад не отступишь и не замнешь. Если это все конечно правда.
Инквизитор щедро хлебнул вина с более глубоким осознанием.
— Бред какой-то. Что ж, поздравляю, кто-то кого-то серьезно разозлил и ему вновь указали на его место, теперь уже окончательно.
Осущенная до дна кружка наполнилась новой порцией пьянящего алого напитка.

Долиец на этот укор посмотрел в ответ практически с тем же выражением лица: "мы все это уже обсудили". В очередной раз повторять, что личным делом от Кусланда проку бы не добились, эльф не стал, только  в задумчивости поглаживал большим пальцем ручку своей кружки. Весть, конечно, обескураживала и опустошала, но... это ведь и было как раз то, чего от них ожидала бы Верховная, не так ли?..
— Окончательно? — хмыкнул Маханон. — Ничего не окончательно, пока мы живы. Макс... Верховная Жрица и ждёт того, что для Инквизитора это будет концом. Но Вестнику ли Андрасте привыкать, что его не одобряет церковь? — Лавеллан пододвинул к себе тарелку, принимаясь за еду и попутно размышляя. — Ты лучше меня понимаешь, что, когда тебе указывают на место, послушаться и сесть будет большой глупостью. — Эльф тихо вздохнул и добавил, понизив голос. — Инквизиция не может так просто разорвать договор с Серыми Стражами. Даже без тебя...
Странно было это говорить. Без Инквизитора. Без всего, чем он был и оставался для этого мира... долиец провёл ложкой по тарелке, не понимая, хочет он есть или нет. Но сложности, внезапно затенившие дорогу впереди, значили только одно — кому-то придётся намотать нервы на кулак и со всем этим сладить. Не впервые же.

Мозг все еще боролся с осознанием возможности услышанного и отрицанием того, что это могло бы случиться вот так. Слова Маханона были сейчас чужды и неприятны, Максвелл почти не вслушивался в их смысл. Надо было принять и переварить веселые новости. Отправляться в церковь к названному Бенедикту? В любом случае надо было сначала уладить то, за чем они приехали. Потом..? Потом вероятно отложить встречу с Дорианом, возможно, ограничившись лишь переговорами при помощи кристалла связи.

От тяжелых мыслей, нахлынувших приливной волной за такими новостями, аппетит пропал начисто — суховатая курица с овощами казалась безвкусной, словно бумага, и Маханон через силу, запивая вином, заставил себя съесть всё, что лежало на тарелке. В пути не до привередливых голодовок, дорога не даёт много возможностей сказать еде "я подумаю". За этой борьбой благоразумия с инстинктами Лавеллан перебирал в уме оставшиеся возможности и связи, которые было бы уместно пустить в ход... хотя бы за неимением лучшего. Положение было не то что мрачным... скорее, зыбким и основанным больше на надежде, чем на уверенности. Слово Церкви весит много, но и человек, без преуменьшений спасший две нации — не тот, кого можно сбить с доски одним ударом. Беспрекословно поверят массы, единицы — остановятся и задумаются, как, зачем, почему именно сейчас и ради чего? А именно единицы им и нужны. И прежде всех — нужна женщина, владеющая совершенно особой магией влияния и приведения дел в движение не силой, но словом. Тут уже Маханон ничем помочь не мог — только от Максвелла зависело, сумеют ли они склонить леди Монтилье на свою сторону, или она поставит свои симпатии и доверие к подруге выше этого.

Вот только вспоминалось сейчас раздражающе отчетливо выражение глаз и тон Максвелла тогда, в библиотеке Великого Собора. Взгляд уставшего человека, давно всё пославшего бы в Бездну, если б не всякие "но". И оттого теперь на Инквизитора... бывшего Инквизитора, мрачно глотающего вино, словно воду, Лавеллан поглядывал не без тревоги, смешанной с опаской.

"Но а кто, если не ты, Макс?.. Кто?"

— Кадилом по макушке и святым огнём пониже спины, вне всяких сомнений, — проворчал эльф в ответ, поднимаясь из-за стола следом за Тревельяном. — И хорошо, если без свечей в... в разные места. Красный воск плохо отстирывается с одежды, — Маханон развёл руками и потянулся накинуть на голову капюшон из тонкой ткани, чтобы уберечься от жаркого антиванского солнца.

***
Тихий церковный дворик был, безусловно, хорош одним — здесь под одну из каменных стен солнце бывало только самым ранним утром и не успевало ничего раскалить, и тень её давала прибежище, бесценное даже в это весеннее время, на привычном юге бывшее и на треть не таким... ласковым. Долиец помедлил, оглядываясь по сторонам и отметил про себя, что место это и впрямь отличается каким-то непривычным спокойствием. Словно людные, шумные и пыльные улочки остались не за двумя поворотами, а где-то неимоверно далеко-далеко.

Вода в ведре на краю колодца, должно быть, была поднята уже достаточно давно, отчего была не настолько уж льдистой — но всё равно, отпив несколько глотков из сложенных лодочкой ладоней и плеснув остаток себе на лицо и шею, Маханон протянул влажной ладонью ото лба по волосам, скрученным в узел на затылке, и выдохнул с ощутимым облегчением.

— Не могу сказать, что я в восторге от этой привилегии, — вздохнул Лавеллан, опускаясь на скамейку рядом с Максвеллом. — Робы у них так себе, — он саркастично ухмыльнулся углом рта, по-прежнему предпочитая юморить, нежели ссылаться на серьезные темы вроде шокирующей правды об эльфийском пантеоне. — Хотя цвета неплохо подобраны, — он проводил взглядом юную девушку, оглянувшуюся на посетителей, но поспешившую пересечь дворик и исчезнуть в галерее по каким-то своим делам. Послушница, наверное. — Но я знаю других эльфов, для которых это было важно. Только люди нескоро смирятся с потерей чувства избранности и возможности смотреть на кого-то сверху вниз. Это тоже было важно для кого-то — хотя бы тем гордиться, что он не эльф, — Маханон тихо хмыкнул себе под нос, с легким прищуром разглядывая солнечное пятно на пожухлой после зимы и лысоватой от протирающих её ног траве, пятнами покрывающей дворик между узкими нитями постоянных тропинок, на которых местами проглядывали из-под земли когда-то выложенные на них камни.

— Тебе не кажется, что "однорукий сюрприз" надо было задумывать чуточку раньше? — эльф тоже понизил голос до шепота, недоумевающе и даже укоризненно глядя на Максвелла, склоняющегося к статуе. — До того, как мы стали ходить тут и разговаривать вдвоем? Где мы тебя теперь будем прятать, под лавкой? — он сдержанно повел руками и тяжело выдохнул, переступая с ноги на ногу. — Но я тебя понял. Будь здесь, я найду мать-настоятельницу.

Маханон ценил орлесианский театр и обычно не отказывался от возможности посетить выступление, но вот участие, даже — или тем более? — в маленьких салонных представлениях, популярных среди праздной знати, никак нельзя было отнести к числу его любимых занятий. Вслух он, впрочем, никогда не жаловался, и вежливо поддерживал веселье ради Эсмераль — к тому же, полу-экспромт этих постановок требовал, порой, недюжинной изобретательности и уверенной словесности, становясь в каком-то смысле полезной практикой... Так или иначе, жизнь не спросит, любишь ли ты актерствовать или не очень, когда поставит тебя перед прямой необходимостью притворяться совсем не для развлечения гостей.

Он, нагнав на себя печальной задумчивости, отвлек церковную сестру, менявшую свечи в алькове, роспись которого изображала Андрасте со злобными тевинтерскими магистрами. Сняв с пальцев застывший воск, женщина часто-часто заморгала, оборачиваясь к такому дивному посетителю церкви и неуверенно скользя взглядом по вызывающим линиям татуировки. Маханон заговорил с нею скромно, потупляя взгляд и обхватывая себя за предплечье одной рукой, словно в робости от сомнений. Правда ли это, что Церковь даёт укрытие тем, кто отчаялся найти своё место в мире? Правда ли, что служители милостью Создателя готовы принять заблудших и потерянных, желающих обрести свет веры? Для безденежных путников, по мнению долийца, они с Максвеллом были слишком толково одеты и вооружены — пускай у Маханона и был всего-то небольшой запоясный нож, — да и не слышал он никогда, чтобы церковь использовали как ночлежку; для этого есть другие места, под патронажем Церкви находящиеся. Представиться послушниками, ищущими новой жизни в вере Создателю, было проще для цели задержаться в этих стенах — не говоря уже о том, что, согласно известной долийцу по книгам церковной традиции, таким беглецам от бренного мира не принято задавать лишних вопросов. Кто они, откуда, что привело их сюда — ведь не имеет значения, пока их желания чисты, а намерения честны, так? Вот только как эту чистоту и честность будут проверять, Лавеллан был не в курсе — неужто поверят на слово? Но на всякий случай уже придумал, как ему изобразить потерянного и заблудшего, не знающего молитв и Песни Света. Да, он читал её, несколько раз, но на память цитировать — извините. Искреннее желание приобщиться к высокому может же обойтись без этого хотя бы на первых порах?..

Обычная сестра такие вопросы решать, очевидно, была не вправе — а мать-настоятельница свершала в келье заупокойную молитву за команду погибшего в штормовых волнах корабля. По опоясывающей зал галерее проводив к нужной двери долийца, отвлекавшего ее от Максвелла вопросами про обязанности послушников, про свои выдуманные сомнения и страхи, про надежду на принятие в свете Создателя и обретение потерянного смысла благих деяниях, сестра предложила ему подождать, пока молебен завершится — и Лавеллан, сердечно поблагодарив женщину, дождался, пока она вернется к своим делам, прежде чем настороженно оглядеться, выискивая взглядом Тревельяна...