Всё закончилось ещё тогда — когда зеленый луч пронзил небо и надёжно зарастил его, а взбаламученные Тенью скалы с останками многострадального Храма Священного Праха обрушились на отведенное им неизменной природой место. Обрушились — измененными навсегда, искалеченной грудой камня. Он сам был там, внизу, — вместе с немногими другими магами, что по разным причинам не участвовали в Арборском походе, — пытаясь не остановить, но хотя бы замедлить падение того осколка, на котором оставался Инквизитор. Удивительно, как тогда не потребовалось ни команды, ни взгляда — единая воля, единый порыв сошёлся клином, и когда после удара улеглась пыль, все были покрыты ею с ног до головы, но живы. Живы и вне опасности.

Но вера в завершение стала ощущаться только сейчас. Для него самого, по крайней мере. Корифей мёртв, Брешь закрыта, венатори разгромлены, союз Орлея и Инквизиции стал триумфом для обоеих фракций. Гора трудностей, привычно возвышающаяся впереди, вдруг обратилась пологой дорогой, по которой ноги сами готовы нести тебя. Проблемы еще оставались, они не исчезнут никогда, но въевшийся в кровь за последний год элемент преодоления угас, и место его опустело. Жить с этой пустотой было странно. Не чувствовать тяжести угрозы, нависшей над головой и готовой рухнуть в любой момент, было странно. Кажется, это называется "мирная жизнь" — долиец после всей своей практики с разрывами, книг, структурных магических схем и демонов, из двух последних не всегда понятно что страшнее, уже стал забывать, что это такое.

И не особенно хотел вспоминать. Зов долга, зов борьбы со злом, посвящение себя и своих сил высшей цели занимали голову и душу, придавали смысла, тащили вперёд из любого болота. В мирной жизни у него не осталось ничего — и никого. Инквизиция найдёт себе новую цель, новый смысл, эльф знал и был уверен в этом. Эта цель снова отвлечёт, направит, заполнит пустоту и бросит вызов, поднимет на ноги. Но сейчас даже книги, даже вся сложная и хранящая еще столько тайн и непостигнутых закономерностей магия, манящая к себе ум, не могли повлиять на замешательство, охватившее его в праздничной суете крепости, впервые распахнувшей двери торжеству таких масштабов. Люди, эльфы, гномы, кунари, наемники, слуги и изысканные дворяне всех сортов — карнавал оживления и радости, ликования и предвкушения. Лавеллан во всём этом чувствовал себя так, словно его снова затянуло в одну из тех Редклиффских аномалий, бесконечно замедлив относительно всего остального мира.

Радости не было — была нота облегчения, спокойствия, но и та игралась на тревожной, напряженно натянутой струне. Должно быть, он просто отвык веселиться, по-настоящему веселиться, отпуская душу — слишком давно это было в последний раз. Еще до того, как вся его прошлая жизнь обратилась в пепел. Среди чужих, среди людей ему было не до веселья. Всегда находилось дело, которое должно было выполнить прежде всякого отдыха, да и отдых был предпочтительнее в тишине и с тяжёлым, пахнущим старой бумагой и чернилами томом в руках — правильный, осмысленный, полезный отдых. Пару раз напиться в таверне с шумным и веселым отрядом Быка, которым всё равно, с кем пить и что, и уходить, спотыкаясь, только чтобы потом рухнуть на постель и не видеть снов до самого утра — это не веселье. Это крайняя мера, к которой он отчаянно не любил прибегать. Но память иногда не оставляла выбора.

Сейчас он выбрал самое некрепкое вино, разлитое по изящным золочёным бокалам из тонкой стали, и потягивал его небольшими глотками, прислонившись спиной к тяжёлой настенной драпировке за постаментом одной из статуй. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что эльф чувствует себя здесь не в своей тарелке, скрещивая лодыжки и даже руки на груди складывая в защитный, отгораживающий барьер — хотя бы такой, раз уж к магии сейчас было не прибегнуть. Торжественная часть праздника, явление Инквизитора собравшимся, пламенные речи и смакование победы были ещё впереди — пока что главный зал Скайхолда только собирал в себе гостей, прибывших в немалом числе за последние сутки. Дождаться кульминации Маханон полагал для себя делом чести — и оттого терпеливо ждал, следя исподлобья за другими приглашенными и прогуливающейся вдоль столов знатью, для угощения которой пока выставили самые легкие закуски. Грубый смех наемников, перебивающий щебет голосов, сбившиеся кучки народа по интересам и фракциям, привычно косящиеся друг на друга с неодобрением...

Наискосок через зал он видел обоих Ралаферин, но притворяться, что ему интересны разговоры или чьё-то присутствие, не хотелось. Лучше бы это всё просто наконец закончилось и вернулось на привычные круги ежедневной упорной рутины. Брешь ушла, но разрывы в завесе остались — проблема, решение которой ещё предстоит вести и вести до конца. Нахмурившись, Лавеллан порывисто отхлебнул из бокала, запрокидывая его почти до опустошения. Он вступил в эту войну не ради себя, но ради всех тех, кто оказался из-за нее в опасности. Он сам выбрал этот мир, предпочтя его всему тому, что имел — и был наказан за такой выбор. Но что же, мир спасён, Инквизитор оказался сильнее даже самопровозглашенного бога. Не сам, конечно — силой всех тех "крыльев", что бились за его спиной. Но разве история когда-нибудь вспомнит об этом?.. Впрочем, не суть.

Всё позади — равновесие возвращено, угроза смята и выкинута в сторону, словно фантик от трюфельной сладости. Так отчего же он просто не может ничему из этого порадоваться?..

Отгородившись от всего рукой с пустым уже бокалом и не торопясь менять его на полный, Маханон изучал прибывающих гостей — не от особого интереса, но как дань необходимого внимания к обстановке. Все они были примерно одинаковы, что мужчины в витиеватых щегольских фасонах, что женщины в пышных платьях, шляпках и жабо. И маски, маски, повсюду маски — жители Орлея как будто забыли, как без них дышать. Сравнительно немногие своим числом ферелденцы, пожалуй, выгодно выделялись на этом единообразно пёстром фоне своей открытостью — хотя сами орлесианцы, конечно, считали совсем иначе. Маханон усмехнулся себе под нос. Ему до сих пор всё это буйство чужих культур казалось диким — избыточным, напыщенно бессмысленным, абсолютно непрактичным. Он был благодарен тому, что для агентов Инквизиции парадная форма была выполнена хоть и в ярких цветах, но в удобном крое. Без этих... завитков на рукавах, Эльгарнан помилуй.

Хотя, нельзя не признаться, всё это было красиво. Блестящий шелест тканей, запахи цветочных вытяжек, улыбки ярких губ, элегантные прически, открывающие нежность тонких шей и плеч. Намеки на то, что скрывается под всей этой пышной роскошью. Лавеллану не была знакома традиция упаковывать подарки в праздничную обертку и ленты, но, без сомнения, она бы ему понравилась. Так же, как нравилось думать о утаенном от взглядов в этих многослойных бутонах платьев сейчас — хотя бы этой мыслью отвлекая себя от паскудного ощущения, что низко и зло завидует чужой радости от этой победы, до которой не дожили те, кого он действительно хотел защитить. Кого должен был. На этом празднике жизни их отсутствие ощущалось особенно сильно — запахом горящих мостов за спиной. Или это тоже чьи-то причудливые духи?..

Дурацкое чувство. Но долгожданное счастье всего избавленного от угрозы мира было безвкусным для него сейчас. Правильным, но ему самому совершенно бесполезным. Может, и правда лучше было бы напиться. Но Маханон отмел мысль об этом сразу же, как она появилась. Слишком много чужих глаз, чужих лиц, чужого присутствия. Бдительного, изучающего, заинтересованного и ищущего. Даже сейчас, посреди всего многообразия присутствующих, он нет-нет да ловил на себе взгляды, как быстрые, так и долгие, не боявшиеся того, что диковинный дикий эльф смотрит в ответ. Во многих из них, он мог поклясться, все ещё жив и здоров мистический страх перед его народом, пусть и не такой конкретный, как у жителей деревень — низведенный, скорее, до приятно будоражащей опаски, оставляющей место любопытству. Отчасти раздражающему, но неизбежному — благо хоть, в зале было на кого попялиться и кому удивиться помимо него.

Можно, конечно, едва отбыв повинность присутствия, закрыться в своей заваленной книгами и бумагами комнате, никого не видеть и не встречать. Но Лавеллан не собирался этого делать. Оставаться сейчас наедине с собой и своими мыслями было бы большой ошибкой. И не только потому, что мысли те были циклично невеселы. Он, может, и не горел желанием идти на контакт, но и к совершенной изоляции не стремился, предпочитая держаться полутени и наблюдать с осторожностью. Мир менялся здесь и сейчас, выстраивал новые законы существования взамен тех, что потеряли актуальность с решением конфликта. И долиец не собирался отчуждаться от происходящего ещё больше, чем он уже был отчужден. Ему здесь ещё жить, какое-то — если не всё, — время.

Тем не менее, торчать молчащей тенью в зале, полном шума и ажиотажа в сторону лорда Тревельяна и ближайших его соратников далее смысла не было. Лавеллан выразил свое почтение присутствием и более нужным себя не считал — отчего, поставив бокал на подножие статуи, откуда его легко могли бы подхватить немногие снующие среди гостей слуги, развернулся на каблуках и скользнул за спины церемониально стоящей навытяжку стражи, — походу сочувственно похлопав по наплечнику второго, которого знал. Сам Маханон бы так торчать весь прием кряду морально помер бы. Но Томас, похоже, гордился своим занятием, и с важным лицом ответил лишь самым коротким кивком.

Захватив в комнате наверху недочитанную книгу, Лавеллан спустился в сад, где пока было свежо и немноголюдно. Это, конечно, не надолго, скоро лорды и леди все захотят подышать и прогуляться — но здесь, по крайней мере, долиец ощущал себя куда больше в своей тарелке. Хотя выходить на живую землю в форменных сапогах все равно не спешил, оставшись сидеть на скамейке в клуатре и лениво скользить взглядом по строчкам под увивающим холодный камень плющом.

Маханон действительно увлекся в доставшейся ему садовой тишине спокойным чтением, и пусть многостраничный труд некоего молодого, но не лишенного репутации философа-теоретика о принципах и стандартах духовной магии нельзя было назвать легким чтивом, но требовательно ищущие информации глаза цепко перекидывали взгляд со строчки на строчку, и монотонное переплетение фраз воздвигло между эльфом и внешним миром надежную стену невнимания. В библиотеке, собранной Хранителями клана Лавеллан, было не так уж много книг — больше свитков на эльфийском, часто самописных; шемленская культура и знания не ценились и использовались очень избирательно, а знания и истории предпочитали по традиции передавать на словах. Но где бы он сумел поговорить и послушать такое количество людей, какое написало труды в Скайхолдской библиотеке? Распахнувшаяся перед ним бездна знаний поистине зачаровала долийца и затянула в себя по самые кончики острых ушей. Он готов был читать всё — даже если половину этого потом придётся выкинуть из головы как субъективную бессмыслицу и неактуальную словесность.

Он едва ли бы заметил первую гостью сада, если бы не тихий звук каблуков по дорожке и каменному полу беседки, вклинившейся в тишину единообразным ритмом, не сразу, но заставившим его поднять голову — и, скользнув взглядом по подолу дивного орлесианского платья, снова опустить взгляд в книгу.

Но его самого внимание незнакомки не миновало.

Подняв голову снова, Маханон несколько секунд смотрел на маску, скрывающую на ее лице всё, кроме глаз и сочно подведенных помадой губ. И, чуть помедлив, ответил, подбирая слова:

— Смотря что считать за развлечение, миледи, — эльф с секундной нервностью пожевал губы, не чувствуя особенной уверенности в общении со знатной, очевидно, дамой, — и, легким жестом захлопнув книгу, поднялся, делая несколько шагов навстречу. — Вам не по вкусу пришлось то, что предлагают на приёме? Что вы решили поискать здесь... свежести ощущений, — он, положив книгу на невысокий бортик клуатра, оперся на него ладонями, с ответной пытливостью изучая женщину в беседке, её черные локоны в затейливой прическе и соблазнительно открытые плечи. Понимала ли она, что заговорила с долийцем, с эльфом? Или с кем-то спутала его? Орлейская знать не особенно-то жалует своим интересом остроухих "кроликов".

Легкий осенний полумрак вечера уже не скрывал его лицо в тени плюща, покачивающегося под слабым ветром. Замок защищал их от морозного холода гор, но по-настоящему тёплой атмосферу Скайхолда назвать нельзя было никак. И если в плотном алом камзоле агента холод не пугал, то для одетой вовсе не для долгих прогулок орлесианки, мельком подумалось эльфу, это быстро может обернуться неудобством...

Долиец приподнял бровь, заметив заинтересованное оживление, с которым орлесианка подалась к ограде, ничуть не чураясь беседы с диким эльфом. Занятно. Женщина была без перчаток, не боясь касаться холодного камня открытой кожей. Пожалуй, учитывая традицию орлесианцев прятать под тканью практически всё, это можно было счесть не только смелым жестом, но даже настоящим манифестом открытости и вызовом скованности традиций. Аристократка, которая не боится запачкать руки? Он поднял взгляд к её лицу. Но тот бесполезно уперся в непроницаемую поверхность маски, оставляющей право видеть и судить только улыбку на полных и вызывающе ярких губах. Ему до сих пор было непривычно видеть, как знатные женщины стремятся подчеркнуть их на своём лице. Эту краску хотелось стереть прежде, чем прикоснуться — чтобы видеть, в чём же правда настоящего. Лавеллан переступил с ноги на ногу, по-прежнему опираясь на перила.

— А есть ли, о чём жалеть? — ответил он вопросом на вопрос, едва заметно усмехнувшись и не отводя внимательного взгляда. Он не знал, чего от такого разговора можно было ждать, но сглаживать впечатления для любопытной аристократки не собирался. Не боишься, значит, лесного эльфа из жутких народных слухов и сказок?.. — По вашим же словам там, как минимум, душно. Я предпочитаю свежий воздух, — пояснил он, поведя головой в каком-то подобии кивка в подтверждение своих слов. — А вы? Не боитесь горной прохлады?..

По-хорошему, разговаривать через две линии перил было не слишком-то подобающе, да и неудобно — дистанция мешалась, разбивая беседу. Так что с этими словами Маханон, оставив книгу лежать на бортике, отстранился от него, неспешными шагами двинувшись вдоль, к арке в сад — не сводя взгляда с лица собеседницы даже вопреки заслоняющим его опорам беседки и клуатра. На самом краю он помедлил, касаясь ладонью увитой плющом колонны — несколько секунд, прежде чем решиться и шагнуть в сад, ступая на мягкую землю в сапогах. И, убрав руки за спину, всё так же неторопливо направился к беседке...

Поднявшись на невысокую ступеньку, отделявшую каменный пол беседки от земли, Лавеллан остановился на краю и прислонился плечом к колонне. До другого края было от силы шагов семь или восемь, и отсюда он уже мог уловить слабый шлейф духов женщины, поспешившей занять руки бокалом — изучая пытливо и куда смелее, чем она, должно быть, могла себе позволить изучать его. Она была здесь одна, словно птичка, безрассудно отбившаяся от стаи, — редкая птичка, позволяющая себе подобным образом проверять на прочность мир. Все вместе, в праздничной зале, в обстановке торжественности и важности, они были могущественным орлейским двором — ну, частью его, но тем не менее; вот так же, в саду, она казалась чем ближе, тем менее вызывающей и сложной. Впрочем, Маханон никуда не отпускал мысль о необходимой учтивости и о том, что агенты Инквизиции должны вести себя с гостями достойно, собственно, агентов Инквизиции. Хотя бы некоторые.

— Скайхолд — особенное место, — долиец сухо приподнял уголок рта, намечая улыбку. — Хотя мы под одним небом с окрестными горами, здесь, в саду, никогда не выпадает снег. Говорят, что это из-за магии, впитавшейся в камни ещё со времен Арлатана, — он поднял голову, рассматривая крышу беседки изнутри. Она, впрочем, вряд ли была эльфийской постройки — всё-таки крепость сменила немало рук за прошедшие века. — Этот замок буквально дышит историей. Хотя сама по себе она, конечно, вряд ли стоит такой долгой дороги.

Хрипловатая воркующая мягкость орлейского акцента была кокетливой уже сама по себе, и Лавеллан не смог не улыбнуться аристократическому жеманству женщины, такому непривычному этим холодным и воинственным стенам. Сколько бы элегантных визитерш не шуршали своими юбками по коридорам крепости, совсем недавно залатанными до конца после многолетней разрухи, сколько бы изящных стёкол не вставляли в обновленные рамы, сколько бы парадных драпировок не утепляли стены и полы, Скайхолд оставался местом, чуждым изяществу. Чуждым всему этому празднованию и возвышенному увеселению. Пляски в таверне и грохот кружек по столам под хохот и гомон солдатской толпы был ему куда уместнее.

— Вы мне скажите, — не преминул эльф воспользоваться подаренной "шпилькой", отлипая от колонны и в несколько весьма размеренных шагов подходя ближе. Опершись локтями на бортик беседки в считанных двух шагах от женщины, он повернул голову, глядя на неё с тем же лукавым весельем, что отражалось и в голосе. — Увидеть, узнать или испытать? Что из этого вы предпочитаете больше?..

Маханон пытливо приподнял бровь, нарочито изображая заинтересованность.

У птички был приятный голос. Лавеллан слушал её, не прекращая, впрочем, гадать, насколько правдиво сравнивать эту особу с птицей. Она была легка, даже игрива, в наряде своём, словно в чудном оперении, настойчиво устремлена, словно быстрая синичка, но что-то в глубине этих движений и манер по-прежнему не позволяло забыть, что перед ним не юная девица — а зрелая женщина, живущая путаной и осыпаемой насмешками чужаков Игрой Орлея. Но то, скорее, отражались в восприятии собственные знания долийца, читавшего о многом и о ещё большем внимательно слушавшего.

Однако озадаченность общением с аристократкой ушла вместе с неловкостью первых шагов навстречу ее интересу, сменившись не то что уверенностью — откуда бы ей взяться, когда галантное придворное общение можешь себе только представлять, опасаясь, как и во всем новом, ошибаться, — но азартом, толкающим прыгать через любые сомнения и зыбкость. Ему было до опасного интересно, на что же она способна в своем прославленном и обязательном для знатных умении общаться гибкими полутонами, и стоит ли что-то действительно серьезное за бурными слухами о ядовитости змей имперского двора. То, что такой интерес может и обжечь, и повергнуть, эльфа совершенно не заботило — пожалуй, Лавеллан был бы даже рад убедиться, что слухи не врут.

Или разочароваться, поняв, что они преувеличены. В каком-то смысле она бросила ему вызов — заговорив, проявив интерес, и Маханон из-за этого принципиально и решительно был намерен повышать ставки до конца, чтобы посмотреть, что же все-таки будет.

От жеста протянутого бокала с отпечатком губ по спине пробежал едва ощутимый ток. Даже так? Нет, в смысле, совсем вот так? Это было неожиданно — и очень смело, превосходяще смело. Если тут вообще шла речь о какой-либо смелости, а не об одном только трезвом расчёте. Долиец поднял взгляд от бокала на маску собеседницы, выглядывая за нею глаза.

— Многим обычно хватает узнать, а еще большим — достаточно и увидеть. Не всякий решит пойти до конца, — произнес он, не торопясь сразу откликаться на предложение, однако совершенно не стремясь "сбегать". Да и пауза эта была недолгой. Лавеллан, по-прежнему опираясь одним локтем на бортик, повёл рукой, вынимая из женской ладони бокал — и, не отводя взгляда от ее лица, принял вызов, отпивая ровно один глоток с противоположной от яркого следа стороны.

— Но я согласен с вами. Что толку было бы смотреть на вино или узнавать год его изготовления, если не доведется его... испытать? — он, держа бокал на том же расстоянии, на какое его протянула орлесианка, качнул рукой, взбалтывая остаток вина, и улыбнулся уголком рта.

Долиец слегка опустил голову, отчего взгляд его стал настороженнее, но сумел ничем иным не выдать своего замешательства, когда женщина сделала шаг вперёд. В отличие от самой орлесианки, он расценивал её действия вполне однозначно — да только верить не торопился. Она, признаться, и впрямь бокалом этим сбила его с толку, обескуражила, опережая все представления о развитии событий на десяток шагов — и оставила снова гадать, что делать дальше, отступая и оставляя после себя пустоту. Моральную скорее, чем физическую. Лавеллан на секунду ощутил себя собакой, которой бросили кость больше, чем она может разгрызть — такой себе левреткой под мышкой у знатной дамы, растерянно дрожащей и нервно оглядывающейся рядом с говяжьей голенью. Ощущение было премерзкое — не то его таким образом осадили, зная, что подобные барьеры сходу не берут, не то и в самом деле ждали чего-то, на что эльф по здравому размышлению не должен был осмелиться, но легко мог бы, потеряв самообладание и рискнув к удовольствию провоцирующей его аристократки. Какому вот только удовольствию? Он уже мог видеть эту тонкую руку без перчатки, вскинутую для пощечины. Она играла с ним, и игра эта одновременно раздражала и заставляла крепче сжимать зубы. Пять шагов тому он контролировал ситуацию — а сейчас опять, отводя взгляд на сад, где постепенно показывались и другие подуставшие от кучности и духоты гости, был окружен зыбкостью и неоднозначностью хрупкого песка под ногами.

Не торопись, привычным шепотком откуда-то изнутри напомнил голос. Дешанна не раз повторяла это своему ученику, принуждая остановиться и еще раз подумать всякий раз, когда уверенность и азарт захватывали его с головой, и он снова пытался дотянуться до звезд с первого же прыжка, окрыленный знанием собственной силы. Позволь себе помедлить и потянуть время. Не всегда это во вред, не будь поспешен, рассчитывай, думай, прежде чем ударить стрелой. Здесь и сейчас он едва не поддался тому же соблазну — быстроте, соревновательности, стремлению доказать, всегда бывшему его слабым местом. Но, соревнуясь, не ты устанавливаешь правила.

— Или и вовсе из предосторожности прекратили бы подавать напитки на приемах, — усмехнувшись, пожал плечами эльф, продолжая мысль женщины. — Что было бы большой потерей. Вино-то более чем славное на вкус, — его взгляд пробежался по фигуре орлесианки от замысловатой причёски до пышной юбки из дорогих тканей, недвусмысленно ощупывая, и снова вернулся к её лицу, к краешку маски и ярким губам. — И представить только, на какие ухищрения пришлось бы идти, чтобы без него согреться в местной погоде. Здесь, в горах, эль и вино идут за вторую воду, если не первую. Так что к лучшему уж, что наши мысли остаются при нас, — долиец улыбнулся сомкнутыми губами.

— Знаете, я бы по такому даже предложил выпить за то, что нам есть, что выпить, но для этого, боюсь, придётся возвращаться в зал, — он снова обвел взглядом сад, дыша его живой свободой посреди всего камня и монолитной строгости. Здесь редко бывало нелюдно, и недолгое время это, пришедшееся на увлекший всех разгар праздника, закончилось. — Впрочем, этот зал и так уже идёт к нам, — отметил он звуки голосов и чужого присутствия. — Глядишь, и слуги с вином скоро доберутся, — наполовину шутя добавил Маханон, обратившись к своей собеседнице.

— Сложно не праздновать, когда праздник так настойчиво стучится в двери, — отшутился Лавеллан, поправляя края рукавов парадного мундира Инквизиции. — Буквально что на голову наседает, — заметил он с ноткой досады в сторону дворян в саду. — Остается только благоразумно уступить, —  эльф рассудительно пожал плечами. — Сомневаюсь, что в замке вскорости останется хотя бы один уголок, куда не найдётся, кому заглянуть. Не прятаться же, в самом деле, под кроватью, — лукаво ускользнувшая по губам улыбка предполагала какую-то шутку за этими словами, но эльф умолчал о том, что собравшиеся любопытные носы и под кроватью в покое не оставят. Что, конечно, было преувеличением — не искажающем, впрочем, суть.

Красный цвет, выбранный для их формы больше прочих сведущей в модных традициях и значениях Лелианой, не вызывал у него ни капли восторга — слишком заметный, агрессивный даже цвет, едва ли становящийся сдержаннее из-за полосы богато мерцающего синего бархата. Заметность, впрочем, и была смыслом наряда, насколько мог это прозреть Маханон — но, даже понимая и соглашаясь с замыслом, не чувствовал себя в этой яркости менее неуютно. Причина, по которой он об этой неуютности вообще вспомнил, неуклонно двигалась к ним — да и сам праздный народ в саду не вызывал у долийца иного желания, кроме как сбежать, отдалиться от шума и наигранных поз, отпрыгнуть, как охотничий хорь от броска змеи. Но отступать сейчас? Именем Эльгарнана, нет уж.

Долиец с любопытством и сравнительной беззастенчивостью воззрился на мужчину в маске, подплывшего к ним по дорожке, чтобы поухаживать за орлесианкой. Эльфа тот поначалу как будто бы не заметил — что, впрочем, не особенно удивило Лавеллана, привычного к тому, что мундир — единственное, из-за чего его не путают со слугами. Многих дворян даже татуировки его не смущали — других настораживая знаком опасности. Маханон с любопытством скосил взгляд на женщину, накидывающую предложенную шаль — впервые задаваясь вопросом, а к какому же сорту относится она. Из чего всё-таки сложен проявленный ею интерес к остроухому?..

Если граф и собирался задеть его замечанием о юности, то промахнуться сильнее было сложно — эльф только дернул бровью, не спеша представляться, раз уж вопрос был задан не ему. По факту, ему не было и двадцати четырёх, а на вид из-за заметной в сравнении — особенно с другим мужчиной, — величины глаз и двадцать можно было дать с натяжкой, когда он вот так просто почти безучастно стоял, всё еще опираясь локтями на бортик — да и то больше в счёт формы: кто же берёт в агенты Инквизиции совсем юнцов? Маханону было совершенно равнодушно к тому, насколько его оценили — если к чьим-то оценкам он и готов был прислушаться здесь, то только к исходящим от самой орлесианки, затеявшей с ним странную Игру.

— Маханон Лавеллан, агент Инквизиции, — ответил он, не став жеманничать и протянутую руку просто спокойно пожав. Герцогиня Эсмераль, вот как, отметил он при этом про себя, взглянув сквозь прорези маски в тёмные глаза женщины. Титул, фактически, первый среди всех, кто не относился к императорскому роду. На порядок выше графа, насколько помнил и мог судить долиец.

Взглянув на аристократа, Маханон ограничился склоненной в кивке головой, не видя смысла повторяться.

Орлейский щебет герцогини, должно быть, значил что-то приятное — Маханон мог только догадываться по тону и подтверждающему кивку. Граф, зачем-то принявшийся тягать себя за ус, ничего не сказал — только ухмылкой разве что, преисполнившейся скрытого превосходства. Это неизменное чувство возвышенной напыщенности в аристократах раздражало сильнее всего — скользкость эта, эта снисходительность, любовь подленько выставить собеседника дураком. От ухмылочки этой так и веяло какими-то неприятными последствиями — что, впрочем, в равной мере могло быть и пустой попыткой заинтриговать и вывести собеседника из равновесия. Но гадать, чем закончится это вмешательство в их с герцогиней интригующую беседу, и что ещё хорошего услышит о себе эльф от этого лощеного хлыща, до смешного не смущенного неравным статусом соперника, долго не пришлось — Эсмераль быстро ухватила случай под уздцы и повела туда, куда ей самой хотелось.

Он беспрекословно поддался, подыгрывая герцогине и превращая почти фамильярное касание в галантную опору для её ладони, позволяющую легко спуститься со ступеньки беседки, а затем предлагая взять себя под руку. Это было смело с её стороны — пожалуй, даже смелее того бокала с разделенным вином, что остался на бортике. Орлейская герцогиня и эльф? Вряд ли граф как-там-его, Ропье? — будет доволен отказом и позволит этому так легко сойти с рук. Но из них двоих только у Эсмераль была репутация, которую стоило бы беречь от чужого злословия. Однако она, видимо, понимала, на что шла.

— Интересная мысль... Ваша Светлость, — подхватил Маханон манеру графа обращаться к знатной даме, без спешки, но и не медля лишнего увлекая её по садовой дорожке. Идти в сапогах по утоптанной, но живой земле было странно, неудобно, но долиец не позволил своему шагу дрогнуть. Было в ситуации кое-что поважнее его персонального пиетета. — Вот только у вашей идеи есть один небольшой недостаток, — он улыбнулся, отгоняя от темы серьезность. — Я не могу предположить, что на этом балу придётся ко двору наш syl'ven'alas'nira, — специфический смягченно-тягучий выговор последнего слова выдавал его иноязычие. — А что принято у вас танцевать в таких случаях, не знаю уже я.

В самом деле, церемониальные танцы по случаю тех или иных долийских праздничных событий, свадеб, проводов сезонов и прочего были чем-то, что сложно представить уместным на балу человеческой знати. Что значит танцевать по-человечески, Лавеллан никогда не задумывался — повода не было, и от того сейчас смотрел на герцогиню с неприкрытым любопытством к познанию.

Он с легким недоумением прищурился, не понимая, за что его уличили в отчаянии — но то, видать, была лишь красочная манера речи его очаровательно не выговаривающей чёткое "р" торгового языка спутницы. Выведя её по клуатру к двери в зал, Маханон учтиво придержал ту открытой, пропуская женщину вперёд и незаметно усмехаясь себе под нос. Уже и предложение приватных уроков, надо же. Хотя бы за то визиту графа имело смысл быть благодарным, что он невольно вмешательством своим словно подстегнул раскрыться намерения герцогини, оставившей позади прежнее витиеватое хождение вокруг на около с прощупыванием дистанции. Игра перестала быть такой напряженно-звенящей и острой, но зато оживилась и заструилась быстрее, как и музыка в зале, навевая на лицо тень трогающей уголки губ взаимно заинтересованной улыбки.

— Уединенной обстановке? — переспросил эльф через несколько шагов, ради чего пришлось держаться совсем близко: в башенном зале напротив, куда дверь оставались нараспашку, кружилось в причудливом плавном ритме вращений несколько пар, и музыка, прежде лишь фоном сопровождавшая беседы, сейчас звучала громче и отчетливей, глуша слова. Зато и охрана у дверей вряд ли что-то слышала за звонкими трелями струн и смычков. — Такое место здесь придётся ещё поискать...

Лавеллан осекся, остановившись рядом с орлесианкой на краю комнаты, среди прочей развлекающейся знати и разномастных приглашенных. Взгляд его был прикован к парам, а брови чуть приподняты — элегантное вальсирование было ему явно в новинку. Долийские танцы сохранили много ритуальных, одиночных и линейных элементов и совершенно не предполагали подобного... сближения. Кавалеры обнимали своих дам, а те почти откидывались лопатками на поддерживающие руки — и кружили, кружили, иногда расходясь, меняясь, но затем неизменно снова сходясь и продолжая кружиться.

— Как они умудряются не столкнуться? — приглушенным, насколько имело смысл при звучащей музыке, спросил эльф в сторону Эсмераль, не отводя взгляда от танцующих. Те вовсе не смотрели по сторонам, больше друг на друга, он отсюда мог видеть, как шевелятся губы, проговаривая какие-то слова или приоткрываясь в жеманном смехе. Тем не менее, казалось, что в этих шагах по кругу и в самом деле нет ничего такого сложного. У тех, кто кружился по залу, получалось непринужденно и легко, завораживающе даже. Но вечно смотреть на них, забывая о своих интересах, долиец не собирался. И позволил себе, поколебавшись несколько секунд, осторожно коснуться затянутой в плотный корсет платья талии герцогини и кивком привлечь ее внимание к боковому выходу из башни.

— Мы можем поискать удачи на крепостных укреплениях, Ваша Светлость, — после недолгого перебора мест ничего лучше в голову просто не пришло: башенная зала была единственной просторной в Скайхолде, построенном в весьма сдержанных военных традициях горных укреплений, в нижнем колонном зале между кухней и гостями сейчас бесконечно снуют слуги, парапеты возле жилых комнат слишком узкие. — Вполне возможно, что немногим сейчас будет интересен вид на горы с угловых башен. В отличие от... — он бросил взгляд наверх, на людей, наблюдающих за танцами и переговаривающихся у перил библиотеки на втором этаже. Даже на третьем сегодня не было привычного воронья, равномерность отраженного под сводами звука музыки и пустые клетки. Ну ещё бы, каков был бы конфуз, если бы птицы испортили чей-нибудь драгоценный наряд и пришитую к нему честь да гордость. 

— Хотя от вида дух там захватывает, мне кажется, куда больше, чем от всего здесь, — долиец глянул в сторону дамочки с веером, в приступе неясной слабости откинувшейся на кушетку в сопровождении сразу трёх мужчин — из них только одного без маски. — Настоящую красоту и величие Скайхолда внутри не увидишь и не оценишь. Но вам стоит позаботиться о шали. Ветер на валах беспощадный, — Лавеллан полувопросительно глянул на свою собеседницу, опять не сразу замечая, что смотрит прямо на яркие губы, почти не замечая затененных маской глаз. Остаться с ним наедине? Не то чтобы маг задумывал нечто, хм, неуместное — но, похоже, леди без перчаток сегодня решительно была настроена на поиск приключений и ставки ва-банк. Стремясь заглушить своё едкое раздражение не тем, так этим, Маханон решительно намеревался не отставать.

Лавеллан принял из её руки бокал с легким удивлением таким ответом — но улыбнулся, не возражая, прежде слов легким жестом приподнимая бокал в честь герцогини и отпивая глоток вина, не отводя взгляда от собеседницы.

— Вам в смелости не откажешь, миледи, — проговорил эльф, жестом пригласив последовать к двери, ведущей на мост между замком и стеной. В нижнем зале башни от собравшегося народа было жарковато, и потому дверь оставалась слегка приоткрытой, избавляя от духоты — что, впрочем, ничуть не мешало иным дамам особенно активно махать веерами себе в декольте. Миновав нескольких собравшихся на внешнем балконе гостей, агент неторопливым прогулочным шагом двинулся бок о бок с Эсмераль — насколько это было позволительно, чтобы не оскорбить драгоценный подол ее платья, — к башне командора. Обычных любопытных гостей без сопровождения туда, может, и не сразу пустили бы — но долийца стража знала, судя по короткому обмену кивками.

Ветер здесь и впрямь был ощутимее, чем в саду — порывисто трепал завитые локоны орлесианки и пытался прибить к ее ногам подол. В посвистывающей этой тишине хорошо слышны были отголоски музыки в зале, приглушенные и смазанные расстоянием, но совершенно не скрывавшие от несущих тоскливую дежурную службу стражников ход веселья. О настоящем уединении говорить и правда не приходилось, но, тем не менее, глаза вояк куда менее пытливы и подозрительны, чем у знати.

Отпив ещё вина, Маханон с некоторым сомнением посмотрел на обнаженные плечи орлесианки, открытые ветру, но ничего не сказал, молча поставил его на внутренний низкий бортик стены и повернулся к своей спутнице.

— Я в вашем распоряжении, леди Эсмераль, — улыбнулся он, чуть разведя руками и с любопытством во взгляде гадая, чему же именно уклончивая и хитрая герцогиня задумала его учить.

Маханон склонил голову чуть набок, внимая движениям герцогини, лишь коротко скосив взгляд вниз, когда ее ладонь прижалась поверх его мундира.

— В наших танцах бывает по-разному. Но даже там, где ведет мужчина, у женщины остается своя роль — от него зависящая, — негромко пояснил он и сделал полшага вперёд, даже не столько сдвигаясь, сколько отзываясь на жест Эсмераль тем самым... импульсом, о котором она говорила. Впрочем, что именно значит это "из груди", эльф пока представлял себе весьма приблизительно. Танцы ему никогда не пытались объяснять словами — учились, наблюдая и повторяя, каждый своему.

— Так?.. — вкрадчиво улыбнулся он, прямо глядя на орлесианку и её глаза за ободком маски. Кажется, или сейчас они стали ему виднее?..

Заведомо перенеся свой вес на мыски, Эсмераль не оставила себе иного выбора кроме как отозваться на движение визави. Но пожалуй того было недостаточно, чтобы в полной мере понять ее замысел.

— Смелее, Маханон. Поиграйте с шагом и ритмом, почувствуйте связь, — чуть сильнее надавив ладонью на грудь, пояснила она. — У меня ведь сейчас нет иного выбора, кроме как двигаться так, как угодно Вам самому, — с нескрываемым азартом сказала герцогиня, чуть тише и интимней.

— Хм? — эльф на её слова приподнял голову чуть повыше, бросая взгляд с небольшой, но все-таки разницы в росте. Еще шаг — тверже и уверенней. — Мне стоит делать это без рук? Пары в зале, кажется, поступали иначе, — руки он держал заведенными за спину, делая на пробу еще несколько наступательных шагов, заставляющих орлесианку наоборот, пятиться — то левее, то правее.

— Прекрасно, — улыбнулась Эсмераль, ловко поворачиваясь на мысках туфель, удерживая напряжение рукой, чтобы следовать замыслу партнера.

— Вовсе нет, я лишь хотела Вам показать как можно доступней, — пояснила орлесианка и осторожно взяв его за ладонь, перевела руку на свою талию, приобняла за плечо и сомкнула их свободные руки в "рамку". — Так будет еще удобней, верно? Попробуйте провести меня по квадрату с счетом на три. Смотрите... — увлекая за счет близкого объятия и тихо считая, она продемонстрировала мужчине фигуру в такт музыки.

— Возможно, — неопределенно проговорил Маханон, следя за тем, как она располагает его руки, словно был своему же телу посторонним наблюдателем. Но какой-либо неуверенности или избыточной осторожности новичка в его жестах не чувствовалось — вряд ли дразнящая близость женщины, окутывающая ароматом легких духов, была для него чем-то запретным и неизведанным. И хотя бы одного Лавеллану в искусстве танца объяснять точно не надо было — как держать осанку, и без того не уходящую из его надежно расправленных плеч.

За шелестящим платьем было трудно понять, как именно и с какой ноги движется Эсмераль, оттого шаги самого Маханона вряд ли напоминали настоящие вальсовые, но ритм движения он уловил. Пол-шага, приставить ногу, полный шаг с поворотом... не наступить бы ещё на подол, мелькающий в опасной близости к его сапогам. Пожалуй, танцуй он с ней босиком, было бы легче — даже на твердом камне крепостной стены. Тем не менее, само умение двигаться и знание своего тела явно выручали — долиец поворачивался и увлекал за собой партнершу может и не совсем по классической вальсовой мерке, но уж точно не скованно, и плечи его с ногами не диссонировали и от шагов не отставали.

— Довольно странный вид танца, должен заметить, — пробуя снова повторить вращение по шагам заметил Лавеллан, чуть улыбаясь. — Вы... не чувствуете себя неудобно? Из-за того, что только следуете, — хотя, конечно, "только следованием" танец сейчас вряд ли можно было назвать, однако герцогиня все равно недвусмысленно вкладывала ведущую роль в руки Маханона. И ноги. Танцевать подобным образом с кем-то из своих... отголосок потери, раны, едва ли переставшей кровоточить, как насильно ни своди края, коснулся сознания, и Лавеллан упрямо тряхнул головой, отгоняя от себя память. Нет. Он теперь здесь, здесь и сейчас — не там, не в своем прошлом.

Пытаясь сбежать от этой мысли в настоящее, в прохладный ветер, в стук каблуков по камню, в запах и яркий соблазн улыбки,  Маханон не слишком осознанно для себя крепче сжал пальцы на ладони герцогини и притянул её к себе, стремясь чувством этого касания вытеснить зыбкий мираж воспоминаний...

— Никогда прежде не танцевал с... дебютантками, — прокомментировал Лавеллан, запнувшись на не самом знакомом слове. — Не могу сказать, что я предпочел бы. Но разве о моих предпочтениях речь? — он чуть улыбнулся, подхватывая ее намек и поднимая руку так, чтобы орлесианка могла под ней повернуться.

— ...покрасоваться? — а вот теперь долиец, переспрашивая почти оторопело, и впрямь выглядел удивленным, пошире приоткрыв глаза. Еще один не самый близкий концепт — вернее, точка зрения на понятные, казалось бы, вещи. — Нарядом ли любоваться рядом с вами, леди де Жевинь, — сориентировался он несколькими секундами позже, не очень внятно произнося слова, но сумев выкрутиться. Вот еще, на одежду смотреть. Он же не с одеждой этот танец ведет, правильно?..

— Нет, — качнул головой Маханон и снова повел рукой, то ли позволяя, то ли настаивая на том, чтобы Эсмераль повторила это движение с поворотом. — Вы кажетесь мне... другой, — договорил он, когда герцогиня вновь повернулась к нему и эльф вернул руку на прежнее место на ее талии, притягивая ближе. Шаг, еще шаг, поворот. — Я удивлен тем, что вы доверяете мне, совсем меня не зная. Но, пожалуй, приятно удивлен, — улыбнулся он, едва приподняв уголки губ и внимательно рассматривая бархатистую поверхность маски, оказавшуюся совсем рядом.

Вновь и вновь манера эльфа общаться и мыслить вызывала теплую улыбку на ее лице, вызывая желание узнавать его лучше.

— Вот как? Похоже Вы беспокоитесь о моей безопасности в нашем общении куда больше моего. — Совершив очередное незамысловатое па, она продолжила. — Но Вы же не разбойник с большой дороги, чтобы мне опасаться Вас. Или, быть может, антиванский Ворон, посланный завистниками по мою грешную душу? — шутливо произнесла де Жевинь. — Хотя постойте. Нет, ну точно же! Неужто у долийских эльфов принято есть людей живьем?

Маханон не смог не рассмеяться, когда она — в шутку же? не иначе, — вспомнила одну из баек о долийских эльфах, что во множестве ходили в пересказах и слухах среди народа. Значит, и в самом деле с самого начала знала, с кем общается — и не обращала на это внимания. Ну, тем лучше же.

— Нет, что вы, — ответил он, не пряча улыбки. — Сначала любую добычу надо освежевать и зажарить. Мы же не дикари, чтобы есть сырое, — откровенно шутил эльф, изображая в голосе подобие упрека и поворачиваясь в шагах танца уже практически без счета про себя. До гибкого кружения взаимно наслаждающихся обществом друг друга пар, не отвлекающихся на осмысление танца, конечно, еще было далеко, но сосредоточение его постепенно переставало быть таким жестким и железным.

— Да, — спокойно, но с толикой выжидающего интереса подтвердил Лавеллан, глядя на орлесианку. Выдал он себя не специально, не задумавшись, что именно говорит — но сочтя, что в целом скрывать это не имеет смысла. В рядах Инквизиции было много магов — и, отправляясь на торжественный бал в далекий замок Морозных гор, в сердце организации, было бы глупо не отдавать себе отчёт в том, кого в таком месте можно встретить. Герцогиня глупой не казалась, отнюдь. Маханон чуть склонил голову, оставляя это прохладное "как интересно" без какого-либо ответа. Ему, пожалуй, пришлась по душе такая реакция — без натянутого энтузиазма, без существенного внимания или осторожности, как на обычный совершенно факт бытия. Маг и маг. Подумаешь, диво.

Он скосил взгляд, заметив движение ее руки, и тут же вопросительно посмотрел на Эсмераль снова — озадаченный этим жестом подсознательного... подсознательного ли? любопытства. Но поймал только ускользающую улыбку, тут же скрывшуюся на поворотом головы отступившей женщины. Занятно. Маханон поймал себя на том, что улыбается — не радостно, но с одобрением и интересом к происходящему. Взгляд его скользнул по обнаженным плечам орлесианки, смуглая кожа которых явно не была рада ветру и холоду. Еще один шаг вперёд — любопытно, как многое она ещё ему позволит?..

— Все же беспокойно мне за ваше тепло, — проговорил долиец, отстегивая от наплечника бархатную перевязь и складывая её в несколько раз, прежде чем снять мундир и, оставшись в обычной рубашке, легким движением набросить его на плечи герцогини, укутывая её и на мгновение прижимая ладонями будто бы для надежности. — Вы отказали себе в согреве ради меня. Теперь моя очередь, — убедительно произнес Маханон, склоняя голову. Ветер безжалостно прошелся холодным касанием по спине эльфа, но тот лишь слегка повел лопатками, отгоняя неприятное ощущение.

— Я упоминал ведь, что отсюда прекрасный вид? — проговорил эльф, между делом для удобства перематывая перевязь на предплечье. —  Думаю, стоит подойти ближе к зубцам, — Лавеллан сопроводил свои слова приглашающим жестом руки и, подхватив с парапета оба бокала, передал один Эсмераль, делая неторопливый шаг.